Расстрел на площади - страница 15

— Это, мамаша, антисоветчиной попахивает, — сурово проговорил мужчина. — Как вы были несознательным элементом, когда фрицев подкармливали, так и теперь остались. Если в войну в блокадном Ленинграде никого не ели, то уж в тридцать третьем и подавно! Я газеты внимательно читаю, у меня с юных лет привычка: газету читать от корки до корки. И что-то я про голод не слышал. Украина — житница России, там же всегда и всего вдоволь было!

— Может, и было, — упиралась старушка, — только не на нашем хуторе. У нас односельчане даже до Киева собирались, самому Хрущеву пожаловаться, чтоб помог Никита Сергеевич не отдать Богу душу с голодухи. Ну, да так и не собрались. Кто помер, а кто и передумал. А Микола Мельниченко, он у нас шибко грамотный был, так он даже Сталину Иосифу Виссарионовичу грамоту в Москву писал, во какое дело! Его потом заарестовали, будто бы за вредительство и наведение паники…

— И правильно сделали, — поддержал пассажир, продолжая обмахиваться «Трудом», — больше бы сажали, меньше бы было всяких паникеров. Вроде вас, гражданка.

— Господь с тобой! — перепугалась старушка. — Да разве ж я паникер какой?! Я ж за Советскую власть всей душой, хоть и не партийная. Что у моего отца раньше было: одна старая кляча да полная хата детей-народу. А я теперь живу как фон-барон. Дом саманный, печка есть, а в сельпо зайду, там капусту квашеную дают, бери — не хочу. Спасибо Никите Сергеичу!

— Как же, — мрачно усмехнулся мужчина, — про товарища Сталина вы уже не вспоминаете даже. А кто войну выиграл? А индустриализацию и коллективизацию кто в стране произвел? За несколько пятилеток — от сохи к ракете! Где еще такое было видано?! — Не-ет, — решительно покрутил головой он, — неблагодарный у нас народ, вот что я вам скажу. Я в атаку шел со словами «За Родину, за Сталина!», до Берлина дошел. Какую бы мне сейчас квашеную капусту на уши не вешали, до самой смерти Иосифу Виссарионычу в ножки кланяться буду.

— Так и я тоже кланяюсь, вот те крест! — окончательно запутавшись, пробормотала старушка и от греха подальше затолкала в рот целую картофелину, чтоб не сболтнуть еще чего-нибудь лишнего по недомыслию.

— Жизня тяжелая, это конечно, — вздохнул невзрачный мужичок, свесив ноги с боковой полки. Шерстяной носок на левой ноге был надорван, и выглядывал наружу большой палец со скрюченным ногтем. — Возьмем меня, к примеру. Вот я кто по специальности, спрашивается? Токарь! — солидно ответил он на собственный вопрос, и лицо его приняло донельзя важное выражение. — Вкалываю на заводе от зари до зари, а денег платят — тьфу, на жратву не всегда хватает. Перед получкой сухари жуем. А я ведь не какой-нибудь ученик или подмастерье. Пятый разряд имею, а также супругу и двоих дочерей. Вот чего ждать от бабы, спрашивается? — немедленно перекинулся он на другую тему. — Я у нее сына заказывал, а она мне баб нарожала. Вместо чтобы в мяч на дворе гонять, с куклами возют-ся, глядеть стыдно!

— А чего ж, дочки — тоже хорошо! — не выдержала старушка. — С дочками — радость в доме.

— Ага, радость, — невесело усмехнулся мужичок, — футбол по радио послушать, как следует, не могу, у них, видите ли, концерт, они музыку желають! Ну, приходится идти навстречу слабому полу, как говорится. Достаю из загашника поллитру, и айда в песочницу. Мы с приятелями в песочнице поллитру пьем, там удобнее, — пояснил он. — Вот и вся тебе радость в жизни: футбол послушать да поллитру раздавить. Жду не дождусь, когда коммунизм начнется, чтобы хоть дух перевести!

— А что, ежели коммунизм — значит, гуляй — не хочу?! — возмутился мужчина с «Трудом». — Коммунизм — это, брат, серьезно! Это когда каждый работает и об всяком отдыхе не думает. Ежели ты токарь, вот и приноси пользу государству, а не пей горькую в песочнице!

— Что, даже футбол по радио послушать нельзя будет? — удивился мужичок, озадаченно почесав макушку.

— Может, и нельзя! — отрезал собеседник. — Может, не до этого будет. Есть дела поважнее, чем футбол. Для коммунизма, брат, всего себя без остатка отдавать надо, а иначе что это за коммунизм такой?!

Мужичок совершенно сник, и по лицу его было видно, что с этой минуты он уже не ждет наступления грядущей замечательной эпохи, а даже несколько опасается ее.