Разбитый глаз - страница 32
«В любом случае, как у него дела?»
«Идет», - сказала она.
«Он занимался с тобой любовью?»
«Это не важно. Не для вас."
«Все важно, Жанна, ты это знаешь. Я не прошу вас по какой-то похотливой причине, уверяю вас. Я ... пытаюсь оценить степень его доверия к тебе.
Она молча смотрела на Ле Кока, пока он не вышел из тени. В полумраке он стоял перед ней: высокий, с лицом, искаженным ярко-красным шрамом, который пересекал его левую щеку, по-разному натягивая кожу, прямо через глазницу. Долгое время он ничего не носил в розетке, говоря о стеклянном глазу как о тщеславии. Но ужас его внешности - усиленный безглазой глазницей, которая, казалось, смотрела на тех, с кем он сталкивался, с большим обвинением, чем его здоровый правый глаз, - наконец заставил его товарищей убедить его в том, что небольшое тщеславие можно терпеть. причина.
Теперь его взгляд был искажен, когда он пристально смотрел на нее своим сверкающим правым глазом. Он двинулся к ней, волоча за собой сломанные, исцеленные остатки правой ноги.
У Ле Кока были рыжие волосы, которые росли короткими колючками на его круглой голове. «Со своими красными петушками ты похож на петуха», - однажды пошутил Верден над его внешностью; и поэтому ему дали прозвище «Ле Кок», что было не совсем подходящим прозвищем. Он был немец из Бремена, но теперь у него не было настоящего дома, кроме Парижа. Он прожил в городе тринадцать лет и все еще говорил по-французски с особенно сильным немецким акцентом, который, кажется, нарушает тонкие языковые различия. Когда он говорил, его часто неправильно понимали, но Ле Кок привык к терпению. И повторяться до тех пор, пока то, чего он хочет, не станет очень ясным. Многие люди, даже те, кто знал его дольше всех, боялись его, хотя никто не мог вспомнить никакого вреда, который им причинил Ле Кок.
«Связь началась. Вот и все, - сказала она. «Уильям не такой глупый; Я должен действовать осторожно в этом ...
«Жанна…»
Она ждала его. Она положила свои элегантные руки на колени своего нежно-голубого платья.
"Есть ли в этом срочность?" - спросила она наконец. Ле Кок повернулся и посмотрел на нее.
"Почему ты спрашиваешь это?"
«Потому что вы вызывали меня дважды за последние три недели. Дважды ты задавал мне один и тот же вопрос ». Она остановилась. «Если это больше проверка меня или моей лояльности, то это стало утомительно».
«Я не официант в Les Deux Magots, - сказал Ле Кок. «Не относись ко мне как к единому».
«Мне очень жаль, если моя манера поведения вас оскорбляет; ваши вопросы меня оскорбляют ».
«Это компания, в первую очередь, дала вам информацию о Уильяме Мэннинге…»
Теперь настала ее очередь беспокойно подняться, подойти к окнам подальше от него и полюбоваться городом. Вид был ограничен современным белым университетским зданием, построенным в конце улицы де-колес в качестве одной из полуреформ, обещанных университетом студентам после беспорядков 1968 года. Вокруг него захудалые вековые постройки.
«Что он был агентом американской разведки, - сказал Ле Кок.
"Да."
«Это не было испытанием для вас, Жанна Клермон; мы доверили вам информацию, которую вы могли бы передать Мэннингу, которая позволила бы Мэннингу избежать нашей ловушки ».
"Да." Тупо, не глядя на Ле Кока.
«И поэтому нам нужны отчеты, отчеты о прогрессе».
«Моя жизнь принадлежит мне», - сказала она, и ее голубые глаза светились темным презрением. Казалось, обыденные высказывания Ле Кока оскорбили ее больше, чем его первые вопросы.
«Мадам, ваша жизнь - это наша жизнь. La Compagnie Rouge. Когда ты знаешь о нас, ты принимаешь нас ». Это было задумано как угроза, но она не выглядела напуганной. Он сделал шаг к ней, медленно продвигаясь вперед, волоча за собой сломанную ногу. «Мадам, вы отдали свою жизнь революции в 1968 году, и ее пощадили; Вы стали настолько комфортными в жизни, что теперь уклоняетесь от полного обязательства? »
«Почему ты так со мной разговариваешь? Как будто я был ребенком в Сорбонне, который вы стремились завербовать к идеалам, которые вы высказываете так же бессмысленно, как священник, бормочущий благословения на мессе? Я не ребенок, Ле Кок; Я старше тебя."