Разные люди - страница 6

— У вас, Федор Терентьевич, замечательная память, — заметил вальяжный, опять сверяясь с бумажкой. — От всей души вам завидую. Вот бы мне такую память!

— Спасибо на добром слове. На память покамест тоже не жалуюся.

— По поводу квартальных премий у меня к вам вопросов не будет, — негромко сказал вальяжный. — А вот насчет специальных премий хотелось бы кое-что узнать. За что вы их получили, Федор Терентьевич?

— Надо думать, за работу за свою, Павел Иванович.

— За работу вы зарплату получаете, — строго заявил очкастый.

— Дело даже не в этом, Федор Терентьевич, — мягко уточнил вальяжный. — Эти премии, так сказать, особого свойства и предназначены для поощрения лиц, которые, подчеркиваю, особо отличились при создании… э… новой техники. Понимаете?

— Как не понять, — охотно откликнулся Федор Терентьевич.

— Вот и отлично, — расцвел вальяжный. — Беседовать с вами, прямо скажу, одно удовольствие. Вы человек понимающий и сознательный, а раз так, то ответьте нам по совести: правильно ли вам выписали премию?

— Вы про то директора нашего поспрошайте, Павел Иванович, — посоветовал Федор Терентьевич. — Он приказ подписал, ему, должно, виднее. Да еще у начальства у московского спросите, что порядки по премиям устанавливает.

— У москвичей что прикажете спрашивать? — опять вмешался очкастый.

— Они, вишь ты, главбуху премию прямо в Москве выписывают, — объяснил Федор Терентьевич. — А он, главбух-то, вроде меня: технику новую тож не сочиняет. Положено так сверху, чтобы десять процентов от премии тем людям давать, которые делу способствуют. Ежели у ученых комнаты не прибирать, так они новую технику ни в жизнь не выдумают. Вот потому каждая, считай, уборщица наша те премии получает. Какая десятку, а какая и тридцатку. А я им всем начальник!

— Логично рассуждаете, Федор Терентьевич, очень логично, — нервно сказал вальяжный. — А Ястребов у вас, извините, этих денег в долг не просил? А когда брал, то отдавал?

— Не брал, Павел Иванович, ни разу в долг не брал, елки-моталки!

— Вы, между прочим, не выражайтесь! — резко повысил голос очкастый. — Вы держитесь в рамочках!

— В каких таких рамочках? — громко спросил Федор Терентьевич. — Что-то не пойму, об что речь.

— Советую вам вести себя прилично и выбирать выражения, — отчеканил очкастый.

— А чего я такого сказал?

— Сами знаете, я ваших слов повторять не намерен, — ответил очкастый и сунул нос в свою писанину.

— Ну-ну, друзья, не будем отвлекаться, — миролюбиво сказал вальяжный. — Лучше расскажите нам, дорогой Федор Терентьевич, как и куда вы тратите ваши премии. Ведь с такой превосходной памятью для вас это, так сказать, пара пустяков?

— Про то, как я свои деньги трачу, я отчет дам только прокурору, Павел Иванович! — Глаза Федора Терентьевича против воли прищурились. — Я человек маленький, но в своем праве куда хочу их подевать, и делу конец, елки-моталки!

— Согласен с вами, Федор Терентьевич, согласен, — замахал руками вальяжный. — Я только так спросил вас, из чистого любопытства. Нам тут отдельные товарищи подсказали, что дирекция часто устраивает пьянки и закоперщиком у них выступает Ястребов. Что вам об этом известно?

«Ну и народ, — подумал Федор Терентьевич, — сами ни уха ни рыла не знают, а вопросы дурацкие задают! Да Пятый водки в рот не берет, никак, лет пять или шесть, с той поры, как пытался лечить язву свою медом на спирту. Про это в институте, считай, каждая собака знает!»

— Про то не слыхал, но думаю, что брехня.

— Тогда у меня последний вопрос: что за человек Семен Иванович Дятлов — водитель автомашины Ястребова? Можно ему доверять?

— Человек как человек, — пожал плечами Федор Терентьевич, — Бойкий больно, а так ничего парень. Технику знает, раньше работал на дежурном автобусе, так тот автобус завсегда был исправный и пол в нем чистый. А теперь сопляка Веньку посадили, так в автобусе том что твоя помойка!

— Что же, все ясно, — кивнул вальяжный. — Альберт Евсеевич, у вас будут вопросы к Федору Терентьевичу?

— Разумеется, Павел Иванович. Скажите, Чистосердов, ваш отдел помещается напротив институтского гаража?

— Так точно!