Разные жизни Грэма Грина - страница 20

Студия звукозаписи находилась на Дорсет-сквер. Я прибыл на место загодя, но Грин уже был там и ожидал меня у газетного киоска, вглядываясь в витрину светло-голубыми, слегка выпуклыми глазами. Он был в черном, ворсистом, перехваченном поясом пальто. Головного убора на нем не было, и на лысеющей голове ветер шевелил нежный, как у младенца, седой пух. Мы вспомнили водителя такси, подвозившего нас после прошлогоднего ужина в ресторане, — словоохотливого иранца, который вмешался в разговор, заявив, что знаком с одной из упомянутых участниц ужина, профессором Молли Махуд, возможно, приняв ее ирландскую фамилию за персидскую. «Едва ли не самое яркое событие вечера», — лаконично заметил Грин и потом признался, что за ужином среди незнакомых людей, чьих имен не запомнил во время знакомства, чувствовал себя не в своей тарелке.

Мы разыскали студию, которая приютилась в каком-то обветшалом подвале. Я подавил искушение припомнить вслух название одного из рассказов Грина «Комната в подвале», все вокруг в самом деле навевало мысли о стране «Гринландии». Через окно первого этажа был виден изысканно накрытый обеденный стол с расставленными на нем подсвечниками, а между тем, было лишь пол-одиннадцатого утра. Дверь в подвал после некоторой паузы отворилась, и приглашенный Британским советом продюсер по имени Лиддердейл провел нас по грязному сырому коридору в самую тесную и неопрятную студию звукозаписи, какую мне когда-либо приходилось видеть. Стол, на котором стояли микрофоны, был покрыт грязным коричневым сукном, изрезанным бритвенными лезвиями и прожженным окурками.

Нас торопливо и несколько сконфуженно представили радиоинженерам. Затем, попивая растворимый кофе, мы в течение часа записывали интервью. Поначалу Грин был не слишком словоохотлив и в ответ на мои тщательно продуманные вопросы отделывался обескураживающими «да» или «нет». Но постепенно он оживился, и хотя не сказал ничего нового, Лиддердейл дал понять, что результатом доволен. По окончании мероприятия он, к моему удивлению, расплатился с нами наличными, выдав каждому по тридцать фунтов — банкноты он достал из своего бумажника и попросил нас расписаться на каких-то убогих на вид квитанциях. Грин пригласил меня пропустить по стаканчику, и Лиддердейл порекомендовал буфет около железнодорожной станции Мерилбоун, поскольку там подавали новое бочковое пиво «Раддлз». Потом он и сам решил заглянуть туда.

Грину бар очень понравился, и он порадовался тому, что узнал о его существовании. Он сказал, что сюда было бы неплохо пригласить его брата Хью, большого любителя пива. Потом заговорил о предстоящей им обоим совместной поездке в Грецию; и Лиддердейл, чьим увлечением была Византия, порекомендовал осмотреть несколько достопримечательностей, до которых можно добраться лишь верхом на мулах. Грин ответил, что ему уже не по годам ездить верхом, и кстати припомнил свое долгое путешествие на мулах по Мексике. Я задал ему вопрос о поездке в Либерию, описанной в «Путешествии без карты», и поинтересовался, что стало с сопровождавшей его кузиной. Он сказал, что кузина жива, во время войны ей пришлось многое испытать, а теперь она проживает в Европе. Он вспомнил, что пригласил ее в Либерию, явно хватив лишнего на свадьбе у родственника, и что потом его смутила ее твердая решимость ехать с ним вопреки возражениям родни.

Затем к нам присоединились звукорежиссер и секретарь Лиддердейла. Мы выпили по новой, переключившись с пива на джин с тоником, и слегка захмелели. Потом, когда Грин принес для всех еще по одной порции джина с тоником, я заметил, что выпивка пробьет брешь в его гонораре. Ухмыльнувшись, он ответил: «Что может быть лучше подобной бреши?» Мы перевели разговор на фильмы и коснулись готовившейся экранизации романа «Почетный консул». Перед расставанием, уже на улице, Грин спросил, куда идут поезда со станции Мерилбоун. Этот вопрос, я думаю, был не только типичен, но и весьма показателен для одного из самых великих писателей-странников нашего времени.

В последующие годы наша переписка немного оживилась, и мы стали обращаться друг к другу по имени. Послав ему свой новый роман «Далеко ли вы пойдете?», я снова получил от него похвальный отзыв, который он снова позволил мне процитировать на суперобложке (я дал ему понять, что впредь не буду беспокоить его подобными просьбами). Кроме того, он написал: «Вот что удивило меня. Мне никогда не встречались католики, которых вы изображаете в своей книге, — возможно, потому, что я принадлежу к предыдущему поколению. Мне казалось, что люди перестали верить в геенну огненную и считать противозачаточные средства порождением зла еще до войны. Наверное, я общался с какими-то другими католиками и слишком много времени провел за границей». Все это как-то плохо соответствовало нарастанию эсхатологических мотивов в его собственных романах конца 40-х годов — вплоть до «Сути дела» (1948) и желанию познакомить кардинала Хинана с моим романом «Падение Британского музея», хотя была своя правда в том, что католическая церковь, чьим прихожанином он стал в свое время, заметно отличалась от той, что описываю я, особенно когда речь идет о богослужениях на современном языке, церковных песнопениях под гитару, пеших маршах в поддержку миссионерства, службах на дому, воскресных вечерах для неблагополучных семей, харизматических молитвенных группах — то есть обо всем том, что стало возможно после Второго ватиканского собора {{ Второй ватиканский собор (1962—1965) был созван для обновления католической церкви.}}.