Развиртуализация. Часть первая - страница 28
«Тьфу, не хило меня Колючка нахлобучила. Вот–вот теней пугаться начну».
Наталия Кох покорно следовала за ним. Наконец, из–за очередного поворота выскочил Арикат и сделал предостерегающий жест.
Раздался хлопок, отразившееся от стен эхо поскакало дальше по катакомбам, из–за поворота дохнуло теплым. Ливиец достал из–за пазухи фонарик, посветил в темноту, махнул русским самоубийцам.
Кутялкин схватил девушку за руку, дернул за собой. За поворотом, как и предполагалась, открылся короткий тупичок с еще более низким потолком. В торце тупика желтело пятно от фонарика – оно позволило додумать контуры двери. Гриша шагнул к ней.
Наталию предстояло протащить оставшиеся три метра.
– Я не пойду, – завизжала она, заставив Кутялкина остановиться. – Думаешь, почему я выжила пять прошлых раз?! Потому что знала, куда нельзя соваться.
– Я не справлюсь без тебя, – сказал Гриша. «Дьявол! Все прежние уговоры были напрасны». Всю оставшуюся жизнь он часто жалел о том, что угадал, какие слова произнести далее. – Ты не только историю можешь изменить, но и сама измениться. Перестанешь быть такой отмороженной змеёй! Простишь своё прошлое!
Наталия всхлипнула. Чудо!:
– Договорились, камикадзе. Только не говори потом, что я тебя не предупреждала, – им пришлось вдвоем взяться за ручку массивной железной двери. Арикат, равнодушно наблюдавший их перебранку, помог. Дверь неторопливо как во сне открывала сокровища Оксфорда.
Первым внутрь хранилища 10Z заглянул луч фонарика – он уверенно нащупал выключатель справа. Кутялкин шагнул вперед, щелкнул клавишей. Они сощурились. И от света, и от представшей умиротворяющей картины. Все тревоги Гриши как рукой сняло. Он украдкой взглянул на Наташу – её лицо прояснилось, глаза перестали напоминать потухшие угольки. Раздавленная гадюка вновь обратилась многоликой миядзаковской анимешкой.
Арикат постучал по кисти – «время».
– Работаем! – скомандовал Кутялкин. Наталия нырнула в хранилище. Гриша выполнил последнее действие, предусмотренное на этапе «взлом» – забаррикадировался. Навалился на дверь, Арикат потянул с другой стороны. Сначала железяка откликалась вяло, но стоило придать ей ускорение, и она тяжело поплыла в обратную сторону. Захлопнулась дверь с оглушающим звоном, заставив содрогнуться стены.
«Надо еще минуту заложить на открывание».
Кутялкин с удовлетворение увидел ручку задвижки. Повернул. Язычок со скрежетом зашел в паз.
«Если SAS прибудет раньше, и мы не сможем прорваться, чтобы выкурить нас отсюда двух часов будет маловато. Пожалуй, мы успеем изучить всю Историю государства буржуйского. То–то, кукловоды расстроятся».
– Работаем! – повторил Кутялкин и бросился к стеллажам. Наталия уже суетилась около одного из них, разбрасывая вокруг себя сотни истлевших бумаг.
Часть 3. Хранилище 10Z. В которой все основные события, стремительные, неожиданные, шокирующие, происходят не там, где оказались главные герои.
Я чувствовал себя окруженным миллионами стертых из людской памяти страниц, планетами и душами, оставшимися без хозяина, уходящими на дно океана тьмы, в то время как пульсирующий за этими стенами мир день за днем беспамятел, не отдавая себе в том отчета и считая себя тем мудрее, чем более он забывал.
Карлос Руис Сафон
Стоимость нефти марки Brent 550 долларов США за баррель
Хранилище 10Z (прямоугольная комната пять на десять метров) выглядело настолько по–домашнему, что хоть режь и мажь. Оно напоминало школьную библиотечку средней руки – четыре высоких стеллажа поперек комнаты, бессистемно заваленные номерными экземплярами различной степени профнепригодности, потертые светлые стены с мягким розовым оттенком, парта слева от входа, на ней ручка, блокнот, несколько ящичков с инвентарными номерами. Не хватает портрета Пушкина и календариков под оргстеклом - первый полет в космос, Медный всадник, голуби и розы.
– Пупсик! Тащи на стол всё, что покажется хоть немного древним, – скомандовала Наталия. – Буду сортировать.
Кутялкин (сердце ухает по всему телу) принялся выгребать на пол содержимое стеллажей. Он заглянул под обложки нескольких книг – восемнадцатый век. Мусор. Безжалостно вышвыривая их с полок, он освобождал дорогу – к папкам, в которых могло прятаться что–то нажористое, к стопкам серой потертой бумаги такого вида, словно она выполощена в воде.