Развиртуализация. Часть первая - страница 44

Тьма выжигала глаза, прямо на старте перерубала взгляд. Гриша не сомневался – в полуметре от него открытые, невидящие, ненавидящие глаза существа, которое гораздо опаснее крысы, волка, любого другого млекопитающего, появись оно здесь. Совершенно непонятного, непредсказуемого существа. Оно может просыпаться и сидеть в темноте, уставившись на него, словно здесь можно что–то разглядеть, вынашивая свои темные планы.

Это настолько испугало Кутялкина, что он стал спать хуже и беспокойнее.

Объявление о создании над Европой мирной бесполётной зоны

– Итак, твои проблемы, горлум? Ты меня ненавидишь? Готов треснуть каменюкой?

– Неет, – протянул Гриша.

– Нее блееей, заинька. Я вполне прозорлива, чтобы проинтегрировать, продифференцировать тебя на составные. Сыпь свои версии. Что поможет нам не загрызть друг друга сразу же после того, как в следующий раз мы выключим свет.

Гриша хотел парировать, что никого грызть не собирается, но подумав, предложил:

– Я должен получше узнать тебя.

– Ты не достаточно разглядел меня?

– Я не об этом.

– Знаю, что не об этом, суслик.

– Расскажи о самом важном в твоей жизни. Только не ври.

Кох задумалась, задрала голову к потолку, словно отыскивая там подсказку:

– Боюсь после этого ты станешь еще больше дичиться.

– Зато перестану видеть рядом с собой безмозглую, грязную макаку.

– Сам МакКака. Убедил. Единственно – я не смогу рассказывать эту историю при свете. Глаза лопнут. Знаешь как в мультике – выскочат из орбит и повиснут на пружинках.

– Хорошо, – Кутялкин выключил свет и уселся рядом с Наташей, откинувшись на прохладную ненавистную стену.

Массовые депортации из FDZ лиц, подозреваемых в пренебрежении к принципам демократии

От слабости они больше не могли аккуратно засовывать спринклер в рот. Тело дрожало, губы, шея, глотка не слушались. Вернулись к забору воды с помощью нижней одежды.

Перестало хотеться есть. Воду пили так же жадно, но ни сон, ни еда, ни вода больше не приносили облегчения. Ничего вокруг не действовало как транквилизатор.

Гриша с ужасом осознавал, что может за целый день не подумать ни одной мысли, не сказать ни одного слова. Действовал как автомат.

Чтобы бороться с этим состоянием он шел на самые изощренные выдумки – перелистывал книги, переставлял мебель, рисовал на стене бизонов, твердил «бублики–бублики–бублики».

Однажды он изорвал на мелкие кусочки десять старинных фолиантов. Онемевшие пальцы помогли довольно долго удерживать ясное сознание.

Для восхождения к спринклеру Гриша готовился как священнодействию – приводил в порядок одежду, отбирал для розжига самую древнюю рукопись.

Обычно они разговаривали только после того, как высосут влагу из посеревшей одежды. Теперь Гриша использовал свои трусы и носки, ставшие стерильными после многократного использования. Пять–десять минут перебранки. Потом вновь тонули в тишине. Даже если они обращались друг к другу, говорили они сами с собой.

Политика изоляционизма – Индия, Китай и Россия подписывают декларацию о закрытии границы, военном положении на пограничных территориях и вооруженном нейтралитете

– Мне было восемнадцать, когда я родила Федьку. Полтос выбрал меня как породистую лошадь – молодую, здоровую, образованную, девственную. Я умела вовремя и дурочку сыграть, и голову включить. Через сутки после рождения Федьке поставили диагноз. Неизлечимая болезнь Вердинга–Гофмана. Атрофия мышц. Паралич. Он не мог дышать самостоятельно. Требовалась постоянная искусственная вентиляция легких. Федька – единственный ребенок на Земле с таким заболеванием, который прожил до четырех лет. Он болтал, смеялся, дурачился. Даже когда неподвижно лежал, казалось – он вихрем носится вокруг меня. Я всегда была рядом. Тень. Деталь его осточертевшей палаты. В четыре года, купив почти весь Минздрав, я забрала его из реанимации домой. До этого я постоянно потчевала Федьку рассказами, как прекрасно мы заживем дома. Федькины глаза вспыхивали, когда он фантазировал, что вырвется из своего белого склепа. Он обожал сказки, яростно стремился узнавать что–то новое. Иногда мне казалось, ему становится лучше. И скоро он сможет дышать без аппарата. А когда–нибудь он встанет и пойдет. Встанет и пойдет – я каждое мгновение визуализировала эту сцену, почти не сомневаясь – она рано или поздно будет отыграна. В тот день я умру от счастья, – Она говорила отрывисто. Ей было тяжело дышать. Паузы между предложениями становились продолжительнее и тяжелее, – Полтос поставил на нас крест – я не оправдала его надежд. Подозреваю – он присматривал другую кандидатуру на производство наследника. Мне было наплевать. Я срослась с Федькой. Мне самой требовался аппарат искусственного дыхания. Иногда не могла дышать. Я была готова пролежать всю жизнь с Федькой в одной комнате. Подключенной к аппарату. Болтать. Рассказывать друг другу. Истории. Загадывать загадки. Неподвижно лежать–лежать–лежать. Думать о своем счастье. Я была безумно счастлива, что у меня есть такой потрясающий сын.