Развиртуализация. Часть первая - страница 45

Три великих воздушных дня – масштабные сражения авиаций

Функции организма отмирали – последними на очереди были речь, способность мыслить и инстинкт выживания. Они уже не вгрызались в камни, чаще просто безпамятно и бездумно лежали на своем ложе из скомканных реликвий прошлого. Придуманные Наташей табу перестали действовать. Затворники делали, что хотели. Говорили, о чем угодно. Умирали, как им больше нравится.

Кровь то с трудом пробивалась по жилам, то неслась, разрушая на своем пути любые сколько-нибудь оформившиеся мысли и чувства. Руки дрожали постоянно. К этому оказалось легче привыкнуть, чем к мучившим сердцебиению и головокружениям, очевидным последствия приема глутомата натрия[62].

– Мы уже трупы, – сетовал Кутялкин.

Мысли о еде больше не мучили. Зуд, боли в животе, прочая натуралистика беспокоили теперь менее, чем периферийные прежде ощущения – страх, жалость, слуховые галлюцинации, всё более болезненный для слуха шорох вездесущей бумаги и букв на ней. Обострилось желание остаться, не уплыть с горизонтов собственного рассудка. Адреналиновый выброс вызывало даже внезапное понимание, что ты только что расслабился и перестал присутствовать в сознании.

– Иллюзорное желание остаться в здравом уме – назвала эти чувства Кох и добавляла. – Ночью ужас беспричинный в непонятной тьме разбудит. Ночью ужас беспричинный кровь палящую остудит. Ночью ужас беспричинный озирать углы принудит. Ночью ужас беспричинный неподвижным быть присудит[63].

С каждым часом все бездоннее становилась тишина внутри. Это таившееся до сих пор внутреннее безмолвие готовилось соединиться с липкой дурно пахнущей тишиной снаружи. И та, и другая стихия не нуждалась более в посредниках в виде худых измученных тел Гриши и Наталии.

Нет ничего страшнее первозданной тишины, что таится внутри человека. Когда мир вокруг не ограничен преградами, она кажется игрушечной, ненастоящей, легко растворимой в суете. Но стоит ей окрепнуть – вслушиваться в неё будет всё более опасно.

Распад на враждующие группировки большинства государственных образований

Темнота давила Кутялкину на плечи.

– Полтос не поделил заправку со своим бывшим компаньоном. Не хватило выдержки спокойно и тихо отпраздновать победу. Где–то посмеялся, посоветовал Загоеву возвращаться на Кавказ пасти овец. Сделал много такого, что сложно переварить. Загоев перестал считать деньги. Полтоса похитили. Не стали отнимать заправку – оказалось, с ней больше проблем, чем с нашим сыном, – Наташин голос захлебнулся во тьме и вполне мог больше не потревожить её, но он зазвучал снова – тише, с частыми вдохами–выдохами, прерываясь на середине слов. – Полтоса просто хотели проучить. Позвонил, сказал: «меня убьют утром». Потом Загоев: «Выбирай между мужем и сыном. У тебя 12–ть часов». Федька ничего не значил для них. Вариант мести. Объект с нулевой стоимостью. Пожалуй, даже отрицательной. Очень удобной для взаиморасчетов. Я устроила короткое замыкание. Надеясь, меня убьет током. Даже не подошла смотреть на Федьку. На аппарат. Лошадиная доза снотворного. Утром, не заглянув в детскую, вызвала Скорую. Сказала – мой сын умер. Мой сын. Умер. Я не смогла упасть в обморок. Смогла открыть дверь санитарам. Шла, ехала, пыталась говорить. Переставала дышать. Откачивали. Полтос вернулся на следующее утро. Быстро уладил формальности. На похоронах ни разу не взглянула на тело. Еще долго было невыносимо трудно поднимать глаза от земли. Взгляд весил тонны. Развелась, не поднимая глаз. Полтос оторвал от щедрот своих много лакомых кусков. Лишь бы не видеть меня. Сначала убила сестру Загоева. Перерезала ей горло и бросила в Бутовском парке. Потом восьмилетний внук Загоева. Выкинула с пятнадцатиэтажки. После удара о землю он прожил целые сутки. С остальными было сложнее. Они охотились на меня. Я на них. Андреев пообещал, что выдаст весь тейп. Адреса, пароли, явки, доступ к телу. Это вознаграждение за операцию в хранилище.

Потом тишина еще очень долго раздирала внутренности. Наконец, Гриша откашлялся и спросил:

– Почему ты выбрала Полтоса?

– Почему Герасим выбрал утопить Му–му? Не могла ослушаться. Не хватило времени на размышления. Если бы убили Полтоса, то его империю моментально растащили бы на куски. Меня с Федькой всё равно порвали бы в этой игре. Я поступила рационально. Никогда не поступай рационально, слышишь. Иначе всю жизнь придется раскаиваться. Причастись хотя бы несколькими граммами безрассудства и легкомыслия.