Развиртуализация. Часть первая - страница 61

стр.

Оба сына никогда не сосали соску. Исключительно собственные пальцы. Ромка – указательный. Сенька – большой. В сущности они были капризными, избалованными нахлебниками и требовалось бы вести себя пожестче, но… часто доводам разума не оставалось места в семье Кутялкиных, например, когда посреди гостиной образовывалась куча–мала из папы–мамы–бубликов.

Или когда бублики как хозяева бродили по квартире по каким–то своим бессмысленным делам, требовали к себе внимания и болтали на своих птичьих языках с улыбкой до ушей, не имевшей никакой явной причины. А Гриша сидел где–нибудь на диване, рядом с траекториями их перемещений и остро понимал, что находится в эпицентре счастья, что эквивалентов ему не отыскать, не создать из пустяка, весом менее 5–6 лет семейной жизни.

Счастье это хрупко, кратковременно и не оставляет весомых воспоминаний. Только стойкое ощущение, что все самое лучшее и главное с тобой уже произошло.

Гриша не сразу заметил, что Кох упала. Он подбежал к ней одновременно с дюжим валлийцем. Наталия приподнялась на одно колено. Неспешно подошел Лис. Девушка зачастила по–английски:

– Я знаю, где арсенал гарнизона. Мы можем его взять. Достаточно команды в пятнадцать бойцов…

«Неужели это та самая «одна идейка»? Неужели не видно, что эти люди – загнанные кроты. А она предлагает им дернуться с насиженных мест, нуждающихся в круглосуточной защите. Чтобы лезть на пулеметы? Она обезумела», – Гриша понял, что здоровяк не будет слушать дальше. Он коротким ударом неожиданно проломит череп. Потом спросит меня: «ничего не придумал? Nothing to say?» и также ловко и спокойно повторит процедуру умерщвления.

– Она знает русскую общину Бирмингема, – наобум ляпнул Гриша. – Я умею собирать мины из любого говна (I make bombs with any shit).

«Продержаться бы еще несколько минут. Почему, оскалив зубы, я не бросаюсь на них?».

Забормотала рация. Кутялкин услышал английское «с востока», «срочно», потом длинный неразборчивый ответ Старого Лиса, в котором прозвучало «russians».

«Опять решается наша судьба? В который раз за последние два месяца?».

– Ты знаешь частоту общины? – спросил Лис Наташу.

«Эх, проколется. Ляпнет что-нибудь безнадежное – какую частоту? чью частоту?», – обреченно думал Кутялкин, но в этот раз Кох не промахнулась.

– Конечно, – не замешкалась она ни на секунду. – Они выходят на неё после полуночи. На двадцать минут.

«Молодца! Надо ей включаться в игру – моих экскрементальных бомб явно будет недостаточно».

– Ты чё думаешь, вурдалак? – перегнул палку Кутялкин, постаравшись поймать плавающие зрачки Лиса. – Мы не подойдем для твоего заградотряда[80]?

– Fuck, – кивнул главарь, очевидно не впитав сказанного. – Бегом, – скомандовал он и потряс рацией, – Вы живы только благодаря этому дерьму (You’re alive because of this shit), – туманно пояснил он.

«Ага. Бог из машины», – у Кутялкина не было идей, что за добряк поселился в переговорном устройстве и смог вытащить их почти с того света.

Гриша, словно и не работал на лесозаготовках, рванул вперед и обогнал Лиса. У него снова появилось будущее. Они свернули на пересеченную местность – то аккуратные просеки между дубов, то живые изгороди вдоль дорог, то буйные травы, то заросли колючек. Каждые сто метров маршрута казались собранными от разных пап и мам. Многообразие ландшафтов чрезвычайно мешало бежать.

Остановились только через сорок минут, на окраине Фишгарда, когда Кутялкин уже размышлял о том, что неплохо было бы умереть под вязами. Кох согласно задыхалась рядом – она ни разу не сбилась с изматывающего ритма.

«Даже если ей выпустить кишки, она будет ползти в Россию, чтобы удушить ими Загоева».

 

Первая ночь Святого Бенедикта XVI. Массовые столкновения католиков и мусульман

Незначительные порой детали превращают город жилой в город обороняющийся, город осажденный, город умирающий. Иногда достаточно одного взгляда прохожего, пугливой походки подростка, чтобы понять – здесь образовался эпицентр горя и безнадеги.

На улицах валлийского города отметин военного положения имелось в переизбытке – непонятно, как они всего за два месяца вылезли на улицы в таком количестве. Возможно, они казались столь выпуклы потому, что проступали на идеальной поверхности европейского провинциального городка.