Разворованное чудо - страница 2

– Усташ, как прозвучат на местном диалекте команды: «Стой, пошел, вперед, сидеть, не глядеть по сторонам»?

– Телема, кенда, токси, ванда, котала на пембените.

– А как ты поймешь просьбу черного друга – бета не локоло на либуму?

– Бей его прямо по животу! – без всяких раздумий перевел француз Буассар.

– Ну, а если черный спросит: «Мо на нини бозали кобета?» – то есть за что бьете?

– Лично я просто поддам черному под ребра. И скажу: «Экоки то набакиса лисусу?» Хочешь еще?

Буассар любил посмеяться.

Пылища на тропах Катанги невероятная.

Когда мы ввалились в лес, от пыли мы избавились наконец, зато джип сразу начало бросать на корнях, будто мы на небольшом судне попали в приличную болтанку. Со всех сторон обрушилась на нас влажная горячая духота, в которой, как в бане, глохли все звуки. Откуда-то сверху прорывался иногда вопль обезьяны или птицы-носорога, но внизу все тонуло в душном обессиленном безмолвии, нарушаемом лишь рычанием джипа.

Я никогда не забирался в тропический лес так глубоко и чувствовал себя несколько неуверенно. Наверное, и остальные чувствовали себя не в своей тарелке. Только на капрала ничто не действовало. Кроме, пожалуй, темноты и закрытых помещений, о чем я случайно узнал еще в Браззавиле. Могу поклясться, что в прокуренном темном кинозале капрал интересовался не тем, что происходило на экране, а тем, что могло происходить за его спиной. Не знаю, кого или чего он боялся, и боялся ли, но что-то такое с ним происходило.

Впрочем, какой рейнджер любит позиции, не защищенные с тыла?

Место для лагеря мы отыскали удобное – огромные деревья наглухо и со всех сторон окружали большую, поросшую травой поляну, редкие кусты на которой мы сразу вырубили. Буассар завалился на брошенный в траву брезент, и дым его сигареты приятно защекотал ноздри. Я присел рядом. Малиновый берет и пятнистую рубашку я сбросил, подложив под локоть, чтобы не чувствовать жесткость брезента. И, не торопясь, потянулся к вскрытой французом банке пива.

– Ба боле, ба-а-а… Ба би боле, ба-а-а… – отбивал такт Буассар.

В нехитрой песенке, мелодию которой он насвистывал, речь шла о том, как хорошо, когда нас только двое, а ночь тиха и безлунна. Типичная французская песенка, хотя на чернокожий манер. Впрочем, какое дело до манер, когда ночь вокруг тиха и совсем безлунна?

– Ба боле, ба-а-а… – подмигнул я Буассару.

Несмотря на некоторую болтливость, француз мне нравился, я старался держаться к нему поближе. Занимаясь такой работой, как наша, нелишне знать тех, на кого можно положиться в деле.

Так мы покуривали, потягивали теплое пиво и смотрели, как негриль бабинга, взятый капралом месяца три назад в какой-то сожженной глухой деревушке, возится у костерка, собираясь готовить обед, а голландец ван Деерт, глухо обросший бородой, жует резинку и, щуря маленькие свирепые глаза, что-то негру внушает. Мы не слышали что, но примерно догадывались. Голландец терпеть не мог черных, у него была на черных аллергия, он пятнами шел, когда видел двух, а то, не дай бог, троих черных.

Но я это не в осуждение.

У каждого свои привычки и вкусы.

Будем считать, что в данном случае голландец просто следил за чистотой и опрятностью негриля бабинги.

За походным столом я сидел рядом все с тем же французом.

Никто не звал его по имени, многие даже не знали его имени – просто Буассар, иногда Длинноголовый, этого достаточно. Буассар на прозвище не обижался, ведь это он сам однажды нам объяснил – богатые люди почти всегда относятся к долихоцефалам, то есть к длинноголовым. Только голландцу утверждение Буассара не понравилось. Ему, наверное, больно было узнать, что, как всякий короткоголовый, навсегда обречен на нищенство.

– Жри я так, как ты, Буассар, – сказал голландец, поигрывая ножом, – я наел бы голову подлиннее, чем твоя.

Буассар ухмыльнулся, ну да, он не настаивал на своем утверждении.

В конце концов, эти свои неожиданные знания он почерпнул из случайной книжки, опять же случайно попавшей ему в руки в военном госпитале Алжира в тяжкие минуты кафара – большой тоски, часто одолевающей белого человека в чужом для него тропическом климате. Буассар не собирался спорить с голландцем. Ван Деерт часто вел себя как скотина, но Буассар прошел через Чад, а потом воевал рядом с ним на Гваделупе, а потом они вместе усмиряли Алжир и Марокко. Им было что вспомнить. А это позволяет терпеть друг друга.