Реки Аида - страница 45

— Хорошо. — Заремба затянул галстук и надел пиджак. — Ты к гайдамакам и на Кульпарков, я к ботанику и в архив. Прощай, иду спать. Szulim!

— Подожди, еще одно! Иду в бордель! — Попельский усмехнулся, понимая, как звучала эта декларация.

— А что мне до этого! — Заремба фыркнул смехом. — Что сам немного пошаливаешь!

— Я пойду туда, но только тогда, когда узнаю, где такой есть.

— Какой? Я не верю, что ты не знаешь, где в Лембруке находятся бордели! Достань записную книжку, она тебе кое-что подскажет!

— Я ищу бордель специальный, — пояснил серьезно Попельский. — Такой, в который приходят извращенцы, рассыпающие цветы, разбивающие яйца в лонах шлюх. Или любители несовершеннолетних девочек, понимаешь, Вилюсь?

— Таких адресов я не знаю, — ответил Заремба и содрогнулся от отвращения.

— Наши тропы сойдутся в какой-то момент, я уверен. И тогда мы посадим этого ублюдка на цепь!

Эдвард подошел к нему и протянул руку.

— За работу, старина!

Заремба решительно встал и начал одеваться. Не было для него лучшего стимула, чем эта старая фраза, которая неоднократно падала из уст их бывшего учителя гимнастики.

Хотя комиссар Эдвард Попельский на своем давнем посту в следственном управлении работал уже несколько дней, все еще не мог привыкнуть просыпаться утром. Это нормальный обычай людей трудящихся он бросил в середине двадцатых годов, когда полицейское начальство после его многочисленных упорных и настойчивых просьб согласилась, чтобы он работал в другую смену — а именно с двух дня до десяти вечера. Его начальники признали светочувствительную эпилепсию, которой он страдал со студенческих лет, весомой причиной этого изменения. Работа во второй половине дня и ночью в меньшей степени, чем предыдущая, подвергала Попельского солнечному свету, который в своей рассеянной форме вызывал у него эпилептические приступы. На это совершенно уникальное решение руководства повлияла, конечно, высокая раскрываемость ведомых им дел. Кроме того, пришлось согласиться на непреодолимое условие, на своего рода компенсацию для полицейского начальства, то есть на полную диспозицию три раза в неделю после восьми часов своей нормальной работы. Должен поэтому прибывать на каждый телефонный звонок и вместе с дежурными вмешиваться в ежедневные и банальные проявления жизни города — в основном в дела мелких краж и пьяных драк. Он исполнял эту обязанность без ропота, а его неожиданное присутствие в забегаловках и в притонах и нередко жестокие методы обращения с буянами помогли ему равно в славе и ненависти. Таким образом он работал в течение трех лет, пока в 1929 году пришел со своим шефом подинспектором Иеронимом Коцовским в конфликт настолько сильный, что он совершил рукоприкладство против этого последнего. Следствием было исключение Попельского из полиции. После года убогого прозябания, когда вместе с Леокадией ели плохо, платы своей служанке не платили вовсе, а за жилье — зачастую с большим опозданием — регулировали благодаря репетиторству, к Попельскому пришла с неким заказом красивая еврейка Рената Шперлинг. Этот визит и его зловещие последствия привели к тому, что он изменил свою профессию. Из репетитора стал частным детективом и в этом воплощении сумел раскрыть громкое дело «чисел Харона», благодаря чему получил шанс вернуться в ряды полиции.

В это, однако, учреждение принимали обращенных грешников крайне осторожно, изучая комиссионно и без спешки все за и против. Это медленная процедура обрекла Попельского на очередные два года неопределенности, скрашиваемой надеждой на положительное решение дисциплинарной комиссии. В это время по-прежнему вел он свое бюро частных расследований в соответствии с ритмом, который его днем повседневным подсказала светочувствительная эпилепсия — открывал его после обеда, а закрывал в середине ночи.

Уже несколько дней он снова был комиссаром следственного управления львовской воеводской комендатуры. Большая радость от возвращения на этот пост и одновременно страх его потери сдерживали Попельского перед повторной просьбой согласиться на необычные послеобеденные часы работы. Он считал, что такие усилия могут быть признаны злоупотреблением снисходительностью. Кроме того, новый начальник следственного управления подинспектор Роман Прот Штабе ничего о болезни подчиненного не знал, а его реакция могла быть созвучна с последними инструкциями, которые четко запрещали работу в полиции людям, болеющим тяжкими недугами, включая эпилепсию.