Реконкиста - страница 8

– Я понимаю, доктор, но разве у меня имеется какой-либо выбор?

Мир состоит из трусов и идиотов. Так называемые отважные люди представляют подгруппу тех последних. Чтобы совершать поступки, по-настоящему не зная тревоги, нужно быть безумцем, лишенным воображения кретином, которому вдолбили в башку какую-то сумасшедшую идею, дали мундир, дубину или меч. Или же ему не дали лучшего выбора.

Как в моем случае.

С головой, выбритой на манер древнеегипетского жреца, я ехал в операционный блок розеттинской клиники, предоставившей свои помещения и самые лучшие кадры Мейсону и его команде. Меня сопровождал приличных размеров эскорт или, точнее, траурный кортеж, который, правда, уменьшался по мере моего перемещения. Первыми отвалились журналисты, сверкающие фотовспышками. Фоторепортаж "Последний путь Альдо Гурбиани", вне всякого сомнения, станет украшением дневных газет, наравне с сообщениями об аварии на атомной электростанции над Лаго Ванина. Потом я попрощался со священником Эрнесталем Вайссом, что был старшиной розеттинской общины крестосиних и молился со мной за успешный результат операции, затем пришла очередь моей жены Моники. Еще мгновение я видел ее поднятую руку на фоне окна, за которым кипело итальянское лето. Под самый конец откололся даже доктор Рендон, до последнего державший меня за руку, я зе въехал в хирургическое царство, арендованное Фрэнку Л. Мейсону.

Оперировать меня должны были "живьем", только лишь под местной анестезией; меня ожидали надрез кожи и распиливание черепа. Перспектива полного сознания во время операции меня как-то не бодрила, другое дело – две недели приема различных лекарств отупили меня до такой степени, что я уже не мог бы перечислить всех фараонов из списка Менефона или даже марок десяти наиболее любимых напитков из собственного бара. Черт подери, а когда я в последний раз смешивал себе выпивку?

Ну а боялся я так, что поджилки тряслись.

Вообще-то, отец Вайсс готов был дать мне письменное подтверждение того, что если бы что-то не вышло, то на другой стороне меня с открытыми объятиями ожидает Раймонд Пристль, чтобы завести меня к Шефу Шефов через VIP-вход, только это представляло собой иллюзорное утешение. Потому-то, словно осужденный на смерть перед лицом расстрельного взвода я охотно согласился с тем, что мне закрыли глаза повязкой, поскольку не желал видеть отряда хирургов, анестезиологов и медсестер, только и ожидавших призыва: "Avanti!", чтобы со всем своим вооружением наброситься на мою бедную голову.

Не стану мучить вас описанием впечатлений, которые дарят сверление черепа или команд типа: "Скальпель, трепан, поосторожнее с левой оболочкой, электрод, осторожно…!".

Впрочем, вскоре в гармоничном проведении церемонии что-то нарушилось, я почувствовал что-то вроде холода, проникшего через все тело, и будто пассажир скоростного лифта начал падать с головокружительной скоростью (ну совершенно как Деросси в Колодце Проклятых!). Меня нагоняли нервные окрики Мейсона: "Пять миллиграммов! Господи, да поскорее же! Сестра, кислород!".

Вот только, если бы не падение, я не испытывал ничего мне лично докучающего, этажи мелькали словно года, месяцы, вечерние и утренние часы. После чего я услышал фальцет анестезиолога: "Господи, мы его теряем!". После чего меня окутала полнейшая чернота. Кто-то выключил свет.

Я читал многие сообщения, записываемые специалистами по "жизни после жизни". Когда, буквально через секунду, я пришел в себя (во всяком случае, мне казалось, будто бы прошла только секунда) – все с подобными описаниями совпадало: заполненный густым и липким туманом коридор и мелкая светящаяся точка передо мной. И тишина! Я чутко разглядывался в поисках каких-нибудь духов, покойных приятелей или врагов, которые должны были бы меня ожидать и служить проводниками в дальнейшем путешествии к реке забытья. Напрасные ожидания! Быть может, мой визит застал мир иной врасплох? Я сделал шаг, пошатнувшись, затем второй, уже более твердый, туман сгустился до такой степени, что превратился в жидкость, а точнее – смрадной жижей, так что я даже начал сомневаться в ценности пропуска в рай, выставленного мне добрым священником.