Религия и социализм. Том I - страница 57

Ренан совершенно согласен с Анаксагором и Цицероном, что человек рожден для созерцательной жизни. В одном из своих этюдов он заявляет: «Религия имеет идеальную цель, независимую от её реальной пользы. Задача человечества реализовать высочайшую форму созерцания вселенной, т. е. богообожание. Решение этой задачи фатально, или так сказать, помимо бога приводит к массе страданий. Уменьшать их сумму конечно значит тоже делать божье дело. Однако это дело второстепенное. Человек создан не для беспечального существования».

Удивительно ли, что за эту кроткую созерцательность хватается теперь умная буржуазия? Откровенный контрреволюционер Лассар в своей: «Histore de romantisme en France», козыряет Элладой и Вольфгангом Гёте против «бунтовщиков». Разве общество не часть мира? Законы его не определены необходимостью? Он призывает заменить необузданные идеалы, мечты об абсолютной разумности и справедливости — эстетическим духом ликования «целым» и самоотверженным служением ему.[34] Классицизм в свою очередь поступает на полицейскую службу, чтобы, «ташшить» на служение «родине», господину Клемансо и всяким Majestät'ам и не «пушшать» мечтательное человечество зарваться в погоне за «химерою счастья».

Я уже говорил, что можно быть религиозным в довольно грубом смысле слова, будучи материалистом. Атеист Геккель зовет к благоговению перед природой и величает ее богом в своей недавней книге: «Религия и эволюционизм».

«Наш монистический бог, говорит он, — универсальное существо, объемлющее всю природу, Deus–Natura Спинозы и Гёте; он идентичен с энергией, вечно животворящей все вещи. Он далеко не чужд и не враждебен материи, наполняющей пространство, он соединен с нею и образует вместе с нею высшую субстанцию: он вездесущ, как учит и Евангелие. Так как мы знаем, что закон субстанции абсолютен и универсален, что сохранение силы и материи непреложно, так как мы знаем, что непрерывная эволюция субстанции подвержена повсюду одним и тем же великим и неизменным, железным законам, — то мы можем умозаключить, что бог — это сам закон природы. Воля божья проявляется закономерно как в капле дождя, так и в развитии кристалла, в аромате розы и разуме человека».

Отсюда нетрудно сделать вывод, что рядом с ароматом розы железный закон природы создает и общественный строй, и геккельянец не обинуясь может при случае повторить слова Сквозника–Дмухановского: «Это самим Богом установлено, и вольтерьянцы напрасно против этого говорят:"

В самом деле, что такое пигмей — человек перед лицом космоса?

Другой крупный космист восклицает:

«Предположить, как это делает современное воспитание в школах Франции, будто в природе нет морального и интеллектуального принципа, будто материя бездушна — значит совершить чудовищную ошибку, которая приведет к царству разбойников(!). Человек — житель довольно ничтожной планеты, тяжелой как кусочек свинца, крошечной, в миллион раз меньшей, чем солнце, которое держит ее повисшей в своих лучах. Это солнце, миллион раз превосходящее величиною землю, является лишь маленьким атомом звездной системы. Например Сириус более чем в миллион раз превосходит солнце. Но и Сириус пылинка в бесконечности звезд, ибо млечный путь в своем экваториальном сгущении представляет собою 18 миллионов систем. Этот земной человек бесконечно малый на бесконечно малом ничего не видит, не слышит и не знает. Жалкий организм его одарен всего пятью чувствами, из которых четыре не играют почти никакой роли для познания, так как свидетельствуют лишь о явлениях крайне близких. Только зрение позволяет ему иметь некоторое представление о вселенной. Но что за скудное представление? Оптический нерв приспособлен к восприятию вибрации между 400 и 765 триллионами в секунду. Ниже и выше этой границы ничего не существует для человека. У него нет электрического нерва, нет нерва магнетического, нет нерва ориентирующего, у него нет ни одного чувства, могущего поставить его в непосредственную связь с реальностью (?). И этот–то ничтожный атом воображает, что может судить бесконечность!»

Вот сколько причин для крайней скромности в суждениях. А раз вселенная так велика, не ясно ли, что она разумна? И сколько еще ученых аргументов можно привести в доказательство этого положения. А проникнувшись благоговейно трепетной скромностью и сознанием ничтожности земной жизни — никто уже не сделается «апашем», нам перестанет грозить «царство разбойников», и царство «messieurs comme il faut» упрочится. У Иосифа Дицгена чувство универса было развито отнюдь не меньше, чем у г. Камилла Фламмариона, астронома для дам и столпа церкви спиритов, которому принадлежат вышецитированные строки, но он знал в то же время, что такое действительно наблюдаемый нами дух. Он говорит: «Кто признает разум, этот рычаг всей систематики и закономерности, продуктом естественных причин, не может игнорировать систематической закономерности природы. И все же единственный существующий дух — это дух человека. Ни в беге звезд, ни в яйцах кукушки нет сознания; нет понимания в постройке улья и в голове муравья или обезьяны; и только в форме работы человеческой мысли сознание заслуживает названия духа или разума. Наш дух это высшее существо».