Ренегат - страница 7

— Я хочу быть с тобой честным. — Надтреснутый голос Лиама вырывает меня из глубоких раздумий.

— На счет чего?

— Понимаешь, я много думал… не решался говорить… Мы существуем в стране, где поесть один раз в сутки — большая удача; где за действия и мысли расстреливают. И никто не сопротивляется, не начинает борьбу за что-то лучшее, чего мы никогда не знали. Если бы кто-то начал… — Лиам пристально смотрит на меня, — Кто-то, кто имеет необычайно сильное влияние.

Я настоятельно прошу Лиама замолчать:

— Нам нельзя об этом говорить! Кто-то услышит — и нам конец.

— Нам конец в любом случае.

— Один человек ничего не изменит. — противоречу я.

— Что если один человек способен изменить все!

— Ты не в своем уме!

Лиам нарочито отворачивается.

— Подумай об этом, ладно?

— Зачем ты мне все это сказал? — резко отвечаю я вопросом на вопрос.

— На случай, если мы больше не увидимся. — объясняет он; некоторое время молчит, а затем отрешенно произносит: — Я боюсь, что мы окончательно увязнем в безысходности. Нам будут говорить: «Делай то. Делай это». И знаешь что? Мы будем исполнять то, что нам приказали. Нас лишат выбора. Потому, что момент, когда можно было что-то изменить, упущен. Но я верю, что шанс есть; что настанет время и все изменится. Я хочу быть частью этих изменений.

Я насторожено вглядываюсь в, как мне кажется, незнакомого, открывшегося с ранее неизвестной грани, Лиама:

— Послушай…

— Я знаю, что ты скажешь. — обрывает меня полный решимости собеседник. — Я вижу: мир меняется к худшему. Но я верю… в то, что сказал.

Мы снова окунаемся в тягостное молчание.

— Пора возвращаться. — протяжно вздыхает напарник.

Приторный голос Лиама заглушает появившееся, словно из неоткуда, странное, потустороннее шипение, от которого кровь в жилах стынет.

— Идешь? — спрашивает Лиам как ни в чем небывало, спускаясь с громадной мшистой скалы.

От окольного подкрадывания незримого существа подозрительно хрустят лежащие на сырой земле ветки, и прозрачной неотчетливой тенью приближается зловещее шуршание листьев. Молниеносно спускаюсь со скалы. Напряженно затаившись в разлапистых кустах, крепко сжимаю холодную железную рукоять острого ножа. Лиам держит наготове винтовку с оптическим прицелом. К тому же она оснащена самодельным папиным глушителем, поэтому похожего на глухой хлопок выстрела, скорее всего, в Котле не услышат.

— Спокойно. — шепчет Лиам.

Непонятное существо похожее на огромного уродливого кузнечика злобно фыркает, ныряя в густых колыхающихся кустах, как рыба в неспокойном водоеме, на противоположной стороне узкого ручья. Но это не здоровенный волк и не мутирующая собака, не дикая кошка, не грозный медведь и не другое любое хищное животное, которых в этих усыпанных смертоносными капканами краях почти не осталось. И хриплый голос неизвестного существа вовсе не похож на привычные голоса когда-то обитающих в этих опасных урочищах зверей. Его раздраженное фырканье меняется на продолжительный стон.

Озадачено переглядываюсь с Лиамом. В этот немаловажный момент нас ослепляет мгновенная вспышка яркого света: сработала одна из ловушек.

Не задаваясь лишними вопросами, мы срываемся с места и, словно на пожар, мчимся к ручью. Пересекаем широкую луговину и перепрыгиваем через спокойную реку, затем идем мелкими шагами, будто втихаря пробираемся к важной, охраняемой цели. Завтра нас точно здесь не будет, и сегодня могло не быть и мы бы не уведи то, что видим.

Перед нами, на укрытой желтеющими листьями и мелкими ветками сырой земле, лежит маленький человек — истощенное тело ребенка лет восьми. Его иссохшая плоть прикрыта изодранной и грязной одеждой, костлявое исхудалое лицо почти все обгорело, тощие руки и ноги вывернуты под неестественным углом. Мне кажется, что одна рука хорошо, две лучше, но три уже многовато. Не думаю, что ловушка способна так нещадно вывернуть части тела и прирастить третью, очевидно, что лишнюю, руку.

Изучающе присматриваюсь к изуродованным конечностям, замшелым толстым слоем грязи. Длинные тонкие пальцы уродливо выкручены и усыпаны странными желваками, будто под кожей вздулись отвратительные наросты или нарывы. От гниющего тела воняет, как от огромной дохлой крысы.