Рейс туда и обратно - страница 33

Итак, Руди? Письмо. Гм, кажется недописанное. Русов хорошо знал английский и весьма прилично немецкий и испанский: служба обязывает. Не случалось такого рейса, чтобы не приходилось бывать в иностранных портах, приобретать продукты, топливо, а, значит, вести переговоры с представителями английских, испанских и немецких фирм. Что же писал Руди Шмеллинг? И кому? «Мадагаскар, порт Форт-Дофен...» Жаль, даты нет. Видимо, этот Руди ставил даты в своих письмах в конце, а не в начале письма: «Майн лиебе Кюхельхен!» Тьфу, только немцы способны на такое: «Моя любимая курочка». Ну-ну, что же тебе пишет твой петушок? «Вот-вот и мы отправимся в наше рискованное плавание. Я тебе отослал большое письмо, решил написать еще одно. Но ты не очень волнуйся, моя птичка; что жизнь моряка? Это всегда риск, и ты знала это, знала, с кем связывала свою судьбу. Итак, моя дорогая женушка. Наша старушка «Принцесса Атлантики» отправляется, по-видимому, в свое последнее плавание. И если все сложится так, как задумано, то...»

Письмо прерывалось на этом «то». Русов повертел листок в руках, увы, больше тут ничего не было, и кинул его на ковер.

Так вот, оказывается, кто командовал «Принцессой»!

Русов закурил, сон как рукой сняло. Несколько лет назад «Пассат» заходил в порт Юго-Западной Африки — в Людериц. Шипшандлерская контора, у которой они закупали топливо, находилась на Принц-Альбрехт-штрассе. Выдалось немного свободного времени, погуляли по городу, заглянули в музей, прославляющий сподвижника Бисмарка, Франца Людерица, принесшего «свет культуры» в этот пустынный угол африканской земли. «Свет культуры» африканцам несли германцы, а там, где были они, там орудия крейсеров, убийства, кровь. Так и создавалась в юго-западном углу Африки бывшая кайзеровская колония — на крови, слезах, жесточайшем подавлении борьбы африканцев за свободу. «Свет культуры»!.. Недра, начиненные алмазами, вот что влекло в Африку Франца Людерица! В эти-то края, как и в Южную Америку, бежали после минувшей войны фашисты, среди которых, по-видимому, был и Рудольф Шмеллинг.

«Хватит с меня. Устал. Заснуть бы побыстрее», — думал Русов, но нет, не шел сон. Стоило закрыть глаза, как перед взором возникал высокий борт «Принцессы», капитанская каюта, женщина с маленькой ранкой под левой грудью... Восьмое сентября сорок первого года! Коле Русову было тогда двенадцать, а Руди Шмеллингу, наверно, чуть больше двадцати. В тот теплый осенний день, когда лейтенант Руди Шмеллинг, командовавший, наверно, взводом, ворвался в Шлиссельбург, тот день стал самым первым днем невероятно долгой и страшной блокады Ленинграда. Да, памятный день. Первая ожесточенная бомбежка... В тот день Колька Русов в последний раз в своей жизни катался на «американских горах» в Госнардоме.

О, эти «американки». Кто из ленинградских мальчишек не мечтал прокатиться на них? Коле Русову они казались самым великим чудом света! Серые угловатые контуры гор возвышались над домами, зоопарком и, как казалось Коле, даже выше золотого шпиля Петропавловской крепости. Ах, эти длинные, верткие вагонетки, с бешеной скоростью несущиеся по «американским горам», кажется, у самого неба, над всем городом. Ну да, сверху открывался обширнейший вид Невы, Биржи, Петропавловской крепости и родной Русову Петроградской стороны.

Начало сентября. Враг уже был где-то под Лугой, дня не проходило, чтобы не объявляли два-три раза воздушную тревогу, но все же война была еще где-то там, за городом, вне города, еще осколки от зенитных снарядов не очень-то легко было выменять даже на марки Берега Слоновой Кости, а за стабилизатор от вражеской зажигалки, привезенный знакомым мальчиком откуда-то с окраины города, Коля отдал великолепный, с ножничками и пилкой складной нож.

Так вот, война была уже где-то рядом, но еще не тут, а там. Очереди в магазинах были совсем небольшими, еще торговали мороженым с именами Аня, Таня, Коля на круглых вафлях, еще не все окна были заклеены крест-накрест бумажными полосками, и Колька еще ни разу не побывал в бомбоубежище. В подвале соседнего дома его лишь строили, а до убежища, что на углу Геслеровского и Разночинной, бежать было далеко, да и что бежать, если еще ни один вражеский самолет не смог долететь до центра города? И «американки» еще работали, правда с перебоями. И зоопарк. В тот день они отправились с мамой в Госнардом, во-первых, чтобы посмотреть на вражеский бомбардировщик, сбитый где-то под Ленинградом, а затем, чтобы покататься на «американках». Бомбардировщик был так изрешечен пулями и осколками, что, взглянув на это поверженное на землю серое чудовище, Коля понял: нечего фашистам и соваться к Ленинграду! Да-да, скоро назад побегут, в свою паршивую Германию! Даже досадно немного. Вот ведь: на крыше их дома стоит зенитный пулемет, и зенитчики обещали дать гильзы от стреляных патронов, а сами еще ни разу не стреляли.