Rigor mortis - страница 7

Габриэлян осел на пол. Даже фейспалм не сделаешь, обе руки в смердящей жиже.

— Дед, ты в курсе, что злостно нарушаешь закон сохранения вещества?

Дед шутку не оценил. С чувством юмора у него всегда было так себе.

— Не ори. Будешь так орать, твой малолетний гений нас услышит.

— Пусть слышит. Пусть знает. Пора.

— А не боишься, что он, когда вырастет, наплюет тебе в лицо?

— Если он будет стоить своей соли — обязательно наплюет. Всему нашему поколению. Заслужили.

Дед и Борис Аркадьевич. Старый университетский друг, щелкает память, ушел в адвокатуру, потом в аппарат. Юротдел Моссовета.

— Браво, Гоша, — женский голос, декоративные аплодисменты. Этого не может быть, но кажется, что ноготки тихонечко постукивают один о другой. Габриэлян не видит ее, но знает, что это Елена Юрьевна, бывшая сотрудница деда и начальница отца. Сейчас — высокая госпожа.

Он боялся высоких господ почти до обморока. После того, как они убили папу и маму. Вот ничего не боялся, а их — да. Пока не умерла тётя. Сразу — как отрезало. Сразу понял, что так, как мама с папой — все равно лучше, чем…

Но Елена Юрьевна, «баба Лена» — она же совсем другое?

Почему же тогда подводит живот?

Потому что она слышит.

Она знает, что он не спит.

Она говорит почти для него.

— Браво. Только белой тоги не хватает. Как будто ты не вместе с нами… заслуживал.

— Я, дорогие мои, голосовал против продления Меморандума Сантаны. Я во весь голос кричал, что коготок увяз — всей птичке пропасть, через два поколения мы сами не сможем отвыкнуть от этого… симбиоза. Тем паче они. Вы. Вот скажи, дорогая моя, если благодарное человечество через пятьдесят лет все-таки отрастит позвоночник и скажет: вы не нужны — ты что, пожмешь плечами и выпустишь себе в голову серебряную пулю?

— Возможно, раньше. Если Рождественский не возьмется за ум. Себе или ему. Вот, кстати, почему нет смысла бояться стагнации, стеклянного потолка. Старики идут вразнос, у большинства верхний предел — сто двадцать лет. Потом старшего нужно устранять. Из санитарных соображений.

— Это Никпалыч тебе напел? Кстати, а кой ему годик от Причастия?

— Девяносто восьмой миновал. Но он исключение. Он, Волков, Уэмура, Литтенхайм…

— Помилуй, Уэмура-то исключение? — Аркадий Борисович даже подвизгнул слегка. — Да он никуда не скатится только потому, что он уже ко всем стучит снизу. Ты знаешь, что за порядки у него в аппарате?

— Порядки как раз такие, каких можно ожидать от ровесника князя Игоря. Но он исключение из исключений. Когда-нибудь и до него доберутся. Я о другом: система самоочищается, это неизбежно.

— То есть, раз в сто лет вы будете отстреливать слишком зажравшихся? — если бы дед брызнул слюной, она проела бы ковер, паркет и переборку. Но дед никогда слюной не брызгал.

— Прости, друг, но какое отношение это имеет к вашей лоббистской группировке? — забулькало, запахло коньяком. — Нет, в твоем зяте определенно было что-то. Это ведь он собрал тебе погребок?

— Я и без хачиков разбираюсь в коньяке.

— Не нужно так, — холодно бросила «баба Лена». — Я знаю, что ты чувствовал к Аре, но так — не нужно.

— А что до моей лоббистской группировки, — дед словно не заметил ее слов, — то я просто играю на стороне людей и делаю для них, что могу. Почему должны умирать те, кто этого не хочет? Молодые, здоровые, полные жизни? Преступники не могут закрыть всех потребностей. Ведь штат одной только вашей санитарной службы за последние годы вырос в полтора раза.

Вот теперь уже один только голос деда проедал дыры в паркете.

— Самоубийцы и смертельно больные дыру тем более не закроют, — ответствовала Елена Юрьевна. — Тебе статистику показать?

— Да господи боже мой! Даже если один человек, один, который хочет жить, сможет жить, а тот, кто хочет умереть, сможет уйти без мучений — уже тогда дело того стоит!

— Штат, — сказал Аркадий Борисович. — Финансирование. Перспектива. Понимаю.

— Ни черта ты не понимаешь, — дед сделал несколько размашистых шагов по комнате и распахнул двери в коридор. — Вылезай, юный конспиратор. Чего встал среди ночи?

— В туалет.

— И что ты успел услышать? — поинтересовалась Елена Юрьевна.