Робин Гуд - страница 10

– Не удивлюсь, если неподалеку околачивается тот, кто без стеснения запускает лапу в чужой карман, – настороженно заметил лесник. – Бродяги не раз пытались ворваться в наш дом, несмотря на то что мы с женой небогаты и порой в холодные зимы делились с ними, чем могли…

– Разбойникам неведома признательность! – проговорил сэр Аллан.

Мэрион невольно вздрогнула, и это не мог не заметить Робин. Ее страх не укрылся и от Гилберта Хэда. Он с улыбкой проговорил:

– Не тревожьтесь, благородная госпожа. Не было еще случая, чтобы наши луки не защитили женщин…

Его прервал оглушительный стук в дверь.

Собаки, мирно дремавшие у очага, вскочили с неистовым лаем; лесник, рыцарь и Робин бросились к входу, а Мэрион прижалась к Маргарет.

– Эй, полегче! – загремел хозяин дома. – Кто в такую пору столь бесцеремонно обращается с моей дверью?

В ответ послышались еще более сильные удары. Гилберт повторил вопрос, но из-за оглушительного лая собак не расслышал ответа. Наконец из-за двери послышался зычный голос:

– Отпирай, лесник!

– Кто вы?

– Двое монахов из ордена святого Бенедикта.

– Откуда и куда держите путь?

– Идем из нашего аббатства[6] в Линтоне, а направляемся в Мэнсфилд-Вудхауз. Мы заблудились и умираем от голода… Да усмири ты своих бешеных псов!..

Лесник отогнал собак, однако медлил, все еще не отпирая.

– Монах, – наконец сказал он, – что-то не слышу я в твоем голосе смирения, подобающего тому, кто отрекся от всего земного. Как мне убедиться – не врешь ли ты?

– Вот дьявольщина! – нетерпеливый голос за дверью зазвучал смиреннее: – Отвори, упрямец, да и глянь на нас!

Гилберт недоверчиво прищурился.

– Ради Христа, открой нам, добрый человек, мой брат говорит сущую правду, клянусь мощами нашего небесного покровителя. Я уже не в тех годах, чтобы брать грех на душу… – послышался еще один голос.

– Хорошо, – внушительно воскликнул Гилберт. – Нас здесь четверо вооруженных мужчин. Я отопру, а мой слуга возьмет собак на сворки[7]. Если окажется, что вы нас дурачите, – он тотчас их спустит.

Едва дверь приотворилась, как снаружи ее с силой толкнули и на пороге возник великан в черной рясе, подпоясанной пеньковой[8] веревкой. Он опирался на узловатую кизиловую палку, скорее – дубинку; на поясе у него висели точеные деревянные четки с костяшками величиной чуть ли не со сливу. Из-за плеча великана робко выглядывал старик в таком же одеянии.

– Добрый лесник, да у тебя все готово к ужину! – радостно воскликнул монах-великан, бесцеремонно протискиваясь к очагу. – Я уж примусь за него, не дожидаясь твоего любезного приглашения. Не серчай на мое оголодавшее брюхо…

– И вы простите меня, Божьи странники, – отвечал Гилберт, жестами приглашая всех вернуться к прерванной трапезе, – что не спешил отворить вам. Такие уж нынче времена…

Старый монах – звали его брат Элдред – осенил себя крестным знамением, прежде чем взяться за еду, и пробормотал краткую молитву. Тем временем его товарищ уже расправлялся со вторым ломтем жареной оленины, с жадностью запивая еду элем.

– Осторожность нынче кстати, – невнятно проговорил он, переводя дух и поглядывая на лесника. – Свирепых бродяг здесь – что блох на сеновале. И получаса не минуло, как парочка мерзавцев накинулась на нас. Клянусь вороном святого Бенедикта! Я чуть было не отзвонил обедню дубинкой по их спинам, да тут раздался протяжный разбойничий свист… Залаяли собаки, злодеи отступились, и мы, милостью Божией, нашли ваш дом.

Произнеся это, монах вновь наполнил кружку до краев и тут же ее опустошил.

– Славный у тебя песик, хозяин! – Великан протянул было лапищу, чтобы погладить волкодава, но тот, не отвечая на ласку гостя в рясе, отвернулся, глухо заворчал и одним прыжком вновь очутился у двери.

– Робин, подай-ка мне палку и прихвати свою, – негромко произнес лесник.

– У меня рука чугунная, а дубинка кизиловая, – ухмыльнулся монах-великан. – Ежели заявятся лихие гости, все это в вашем распоряжении.

– Терпение, чада мои, – призвал брат Элдред, – первыми не убивайте…

Его слова заглушил возглас Маргарет. Ей почудилось, что на лестнице стоит раненый, которого она считала лежащим в полубреду в постели. Все разом обернулись, однако на лестнице уже никого не было.