Родиться среди мёртвых. Русский роман с английского - страница 29

Он посмотрел на меня и ничего не ответил.

— Куда же вы пойдете?

Он пожал плечами.

— Похоже, что теперь каждому нужно заботиться только о себе.

Вкратце он рассказал мне о Перл Харбор.

— Кто-нибудь успел послать телеграммы домой? — спросил я.

— Не знаю. Все средства связи в руках японцев. Они их захватили в четыре утра сегодня. Я на ногах с тех пор.

— А наше консульство?

— Оно тоже закрыто. Кто-то сказал, что служащие ждут репатриации в Интернациональном сеттльменте. Я хочу сказать, в японской оккупационной зоне.

Я сказал:

— Если хотите, вы можете пожить в моей квартире. У меня есть большой диван в гостиной.

— Скоро вам тоже придется переезжать. Вы видели Эймса? Что он говорит?

— Он уехал в Гонконг на прошлой неделе.

— Только Бог знает, что там происходит, — он посмотрел на часы. — Без четверти двенадцать. Они могли бы нам дать двадцать четыре часа. Проклятые желтые гибриды.

— Послушайте, — сказал я, — если вы не найдете ничего другого, приходите.

— Спасибо, — он хлопнул меня по плечу. — Возможно, мы все скоро будем сидеть в одной и той же камере.

Я вышел из его комнаты. Несколько штатских японцев бродили по зданию, словно школьное начальство накануне учебного года.

Я искал Петрова и нашел его в коридоре рядом со столовой.

— Мистер Сондерс, — сказал он, — Мистер Сондерс, мой друг, мой дорогой друг.

— Похоже, что всему конец, — сказал я.

Он пожал мою руку.

— Что будет, то будет!

Я посмотрел вокруг, куда бы сесть. На меня вдруг нахлынула тошнота.

— Вы что-нибудь ели сегодня? — спросил меня Петров.

Я покачал головой.

— Идемте, — сказал он, — идемте со мной.

Я пошел за ним на кухню. Петров вежливо поклонился японцу, стоящему у холодильника, и посадил меня за стол. Он налил две кружки кофе, дал одну из них японцу, предложил ему сигарету и подал пепельницу. Пока тот курил, Петров продолжал улыбаться, качать головой нам обоим, открыл холодильник и сделал мне бутерброд.

— Боюсь, что вы теперь будете безработным, — сказал я ему и впервые понял, что это относилось и ко мне.

— Не беспокойтесь, — сказал Петров, — не волнуйтесь.

— Куда же вы пойдете теперь?

— К генералу Федорову, на время. Это не важно. Совсем не важно.

— А что же важно теперь?

— Николай, — сказал он, — мой сын.

— Он, наверно, будет в армии.

— Да, он проявит храбрость. В этом я уверен, — Петров посмотрел на японца и понизил голос. — Он будет храбро воевать, как русский солдат. А все же это очень тяжело.

Некоторое время мы сидели молча. У меня в голове не было ни единой мысли, только какое-то тупое чувство нереальности, но Петров, кажется, продолжал разговор сам с собой.

— Но все-таки, — сказал он, — не так тяжело, как бывает, когда твой сын трус.

— Хотите другой? — спросил Петров, когда я кончил свой бутерброд.

— Нет, спасибо.

— Может быть немного супа, а? Всегда хорошо есть суп.

— Нет, спасибо.

— Нужно есть, нужно жить, несмотря ни на что.

— Да, наверно.

— Историю нельзя остановить, но также нельзя убивать себя из-за нее.

Я увидел, что японец, игнорируя пепельницу, бросил сигарету на пол и начал топтать ее со злостью. Петров тоже смотрел на него.

— Не всем дано образование, — сказал он, — тоже иногда нет матери, которая учит хорошим манерам. И потом, конечно, во время войны…

Слово «война» встало передо мной, как незнакомец, присутствие которого я признавал все время, но которого я не представлял себе до этого момента.

По дороге к выходу мы прошли мимо бара, где четыре японских офицера открывали бутылки с алкоголем; один из них пел, махая саблей, как дирижер палочкой. Я остановился на минуту послушать радио, которое передавало по-английски, и услышал последние несколько слов. «Вы теперь находитесь под японской оккупацией». Передача переключилась на китайский язык, и офицеры встали и чокнулись стаканами. «Банзай!» — закричали они, как будто достигли окончательной победы. Один из них предложил тост. Я не понял, что он кричал дальше, я только услышал «Сан-Франциско», прежде чем они стали аплодировать.

Петров прошел со мной квартал.

— Мне нужно идти обратно, — сказал он, держа мою руку в обеих своих руках. — Я еще не уволен официально. Во всяком случае, вы знаете, где я буду, если смогу вам чем-нибудь помочь…