Роман с Европой - страница 7
Оскалил зубы труп.
5
Грубый гроб. Погребальные дроги.
Двор тюремный толпой окружен.
Ты уже не собьешься с дороги…
До свидания, Джон!
«Воля России». 1930. № 7-8
«Надвигается осень. Желтеют кусты…»
Надвигается осень. Желтеют кусты.
И опять разрывается сердце на части.
Человек начинается с горя. А ты
Простодушно хранишь мотыльковое счастье.
Человек начинается с горя. Смотри,
Задыхаются в нем парниковые розы.
А с далеких путей в ожиданьи зари
О разлуке ревут по ночам паровозы.
Человек начинается… Нет. Подожди.
Никакие слова ничему не помогут.
За окном тяжело зашумели дожди.
Ты, как птица к полету, готова в дорогу.
А в лесу расплываются наши следы,
Расплываются в памяти бледные страсти —
Эти бедные бури в стакане воды.
И опять разрывается сердце на части.
Человек начинается… Кратко. С плеча.
До свиданья. Довольно. Огромная точка.
Небо, ветер и море. И чайки кричат.
И с кормы кто-то жалобно машет платочком.
Уплывай. Только черного дыма круги.
Расстоянье уже измеряется веком.
Разноцветное счастье свое береги, —
Ведь когда-нибудь станешь и ты человеком.
Зазвенит и рассыплется мир голубой,
Белоснежное горло как голубь застонет,
И полярная ночь проплывет над тобой,
И подушка в слезах как Титаник потонет…
Но, уже погружаясь в арктический лед,
Навсегда холодеют горячие руки.
И дубовый отчаливает пароход
И, качаясь, уходит на полюс разлуки.
Вьется мокрый платочек, и пенится след,
Как тогда… Но я вижу, ты всё позабыла.
Через тысячи верст и на тысячи лет
Безнадежно и жалко бряцает кадило.
Вот и всё. Только темные слухи про рай…
Равнодушно шумит Средиземное море.
Потемнело. Ну что ж. Уплывай. Умирай.
Человек начинается с горя.
«Современные записки». 1932. № 49
МОЛЧАНИЕ
Всё это было. Так же реки
От крови ржавые текли, —
Но молча умирали греки
За честь классической земли.
О нашей молодой печали
Мы слишком много говорим, —
Как гордо римляне молчали,
Когда великий рухнул Рим.
Очаг истории задымлен,
Но путь ее — железный круг.
Искусство греков, войны римлян
И мы — дела всё тех же рук.
Пусть. Вечной славы обещанье
В словах: Афины, Рим, Москва…
Молчи, — примятая трава
Под колесом лежит в молчаньи.
«Новоселье». 1942. № 5
МУЗЕ
Внимаю ли я ночи черной,
Слежу ли утром облака, —
В моей руке лежит покорно
Твоя красивая рука.
Не помню, сколько лет мы вместе
Идем по одному пути.
Тебе — завещанной невесте —
Я мог ли верность соблюсти?
Я изменял тебе сначала
Для шумных игр, но ты — как мать —
Меня по вечерам встречала
И жизнь учила понимать.
Потом, под звонкий вой набата,
Тихонько я седлал коня,
И — заговорщица — как брата,
Благословляла ты меня.
Но годы таяли в тумане,
Я посвящал стихи другим, —
Ты, как в классическом романе,
Ждала назвать меня своим.
И пусть влачу я жизнь пустую,
И ночи провожу без сна, —
Ты терпеливо, не ревнуя,
Ждешь дома, кроткая жена.
Изменит друг, предаст подруга,
Обманут лучшие мечты, —
Из заколдованного круга
Укажешь выход только ты.
Когда же время успокоит
В груди червового туза,
Ты непослушною рукою
Закроешь мертвые глаза.
И будешь жить, по мне тоскуя,
Сама с собою говорить…
Как за любовь тебя такую
Посмею я благодарить?
Лишь в час, когда густеют тени
И глубже сумрак женских глаз,
Упасть лицом в твои колени,
И тихо плакать, как сейчас…
«Корабли уплывают в чужие края…»
Елене Ивановне Меленевской
Корабли уплывают в чужие края.
Тарахтят поезда. Разлетаются птицы.
Возвращается ветер на круги своя,
Выставляется весь реквизит репетиций.
Вынимается всякий заржавленный хлам,
Всё, что, тлея, лежит в театральном утиле.
Разрывается с треском душа пополам,
Соблюдая проформы канонов и стилей.
И опять при двойном повышении цен
Я порою всё тот же — не хуже Хмелева,
И в классическом пафосе набранных сцен
Повторяется всё до последнего слова.
Повторяется музыка старых стихов.
Повторяется книга и слезы над нею.
В загорелых руках молодых пастухов,
Повторяясь, кричит от любви Дульцинея.
Повторяется скука законченных фраз.
Повторяется мука троянского плена.
И, забыв Илиаду, в стотысячный раз
Под гитару поет и смеется Елена…
Это было уже до тебя, до меня —
И ненужная нежность моя, и…
Короче,
Мне не страшен ни холод бесцельного дня,
Ни большие бессонные белые ночи.
Я допью эту горечь глотками до дна