Ромка едет на охоту - страница 7

— Я старший инспектор рыбнадзора. Вот мое удостоверение.

Отец посмотрел: действительно, инспектор.

— Это ваша снасть? — продолжал мужчина.

— Нет, случайно зацепил блесной.

— Сбросьте шнур. Поедем к берегу, поговорим.

— Надо бы освободить осетров…

— Им теперь не поможешь — они изранены, болеть будут, могут и погибнуть. К тому же преступников надо брать с поличным. Мы за этим местом наблюдаем второй день.

Отец сбросил снасть в воду, и обе лодки пошли в заливчик, возле которого стояла палатка.

Ромка уже проснулся и, поглаживая Дика, с любопытством наблюдал, как подходили лодки.

— Доброе утро, сынок! — приветствовал его отец. — Сом-то не ушел?

— Нет!

Инспектора — их было двое — тоже поздоровались с Ромкой, присели к костерку.

— Ну что, хозяин, чаем угостишь?

— Это можно, — кивнул Ромка. — Сейчас подогрею.

— А ты налей из термоса, — сказал отец, — там горячий и крепкий, я на зорьке заваривал.

Ромка налил в две кружки чаю, положил на пластмассовую тарелочку сахар и печенье.

— Вы долго собираетесь тут рыбачить? — спросил старший инспектор.

— Сегодня хотели двинуться вниз, поближе к охотничьим местам, — ответил отец.

— А может, еще ночку переночуете — поможете нам поймать браконьеров?

— Как?

— Мы знаем, чья это снасть, и знаем, что сегодня ночью преступники должны снимать ее. В сумерках две наши лодки с инспекторами и дружинниками уйдут в засаду за остров. Одна будет стоять вверху, другая — внизу. Когда браконьеры начнут выбирать снасть, вы подадите нам сигнал…

— Какой сигнал?

— Вот ракетница и три ракеты — одна зеленая, две — белые, осветительные. Зеленая будет сигналом для нас, белые дадите попозже, чтобы не дать преступникам скрыться в темноте. Согласны?

— Поможем, Роман Петрович? — поглядел на Ромку отец.

— Поможем!

— Ну, спасибо, — сказал старший инспектор. — Берите ракетницу. До ночи!

Когда рыбнадзоровская моторка ушла, отец рассказал Ромке, как он наткнулся на браконьерскую снасть, которая губит самую древнюю и самую ценную рыбу на Волге — красную, как называют белуг, осетров и севрюг. Такими снастями ловят много рыбы, но еще больше калечат ее.

— А что за это будет брако… брако… мерам, если их поймают?

— Браконьеров будут судить. Могут посадить в тюрьму.

Ромка подумал и предложил:

— Пап, давай не будем сегодня рыбу ловить? Будем купаться, гулять, цветы собирать…

— Согласен! У нас и рыбы и раков достаточно. Будем исследовать остров.

Они прибрали на стане, зашнуровали палатку, покрепче вдавили в песок якорь «Ласточки», в один из сухих отсеков которой спрятали ежа, и пошли по острову, как говорится, куда глаза глядят.

А глаза Ромкины глядели повсюду: то он склонялся над какой-то букашкой, то закидывал голову, чтобы увидеть верхушку дерева, то останавливался перед луговым цветком.

— Как тебя зовут, трава? — услышал приотставший от Ромки отец.

Ромка стоял перед высоким кустом пахучей пижмы и осторожно прикасался пальцами к ее плотным круглым соцветиям, похожим на оранжево-желтые пуговицы.

Отец подошел к кусту с другой стороны и, изменив голос, шутливо ответил за траву:

— Меня зовут Пижма. А некоторые люди называют меня Дикой Рябинкой. Я полезное растение — из меня делают лекарства…

Ромка охотно вступил в игру.

— Молодец! — и, сделав несколько шагов, остановился снова. — Тебя я знаю… Здравствуй, Ромашка! А тебя как зовут, маленькая травка?

— О, я травка маленькая, да удаленькая, — пропищал отец. — Меня любят коровы, овцы и свиньи, куры, гуси и утки, тетерева, глухари и рябчики, певчие птицы и даже люди. Во мне много полезных веществ, а витамина С в три раза больше, чем в лимоне! Люди так уважают меня, что дали мне целых четыре имени: Спорыш, Птичий Горец, Гречишка Птичья и Топтун-Трава. Выбирай любое!

— А почему Топтун-Трава? Ты топчешься, да?

— Не я топчусь, а меня топчут, потому что я расту по обочинам дорог и тропинок, по краям полей и огородов, прямо на сельских улицах. Меня топчут-топчут, а вытоптать не могут, такая я живучая!..

Так Ромка за несколько часов познакомился еще с Хвощом и Бессмертником, с Клевером и Татарником, с Чабрецом и Донником. Иногда отец разводил руками и говорил: