Россия в Германии. Апология русской эмиграции - страница 59
Кумир блондинкин и шатенкин,
О Виктор Яковлевич Хенкин!
Спустя много, много лет в “Новом журнале” в Нью-Йорке я напечатал одно стихотворение П.Фатьянова, скончавшегося во Франции:
Воспоминания… кому нужны?
Воспоминаниям не верьте.
Так, разве для себя…
Так, разве для тебя:
Вновь растревоженные сны
За несколько минут до смерти?
Воспоминания… кому нужны?
Воспоминаниям не верьте…
Театр “Синяя птица” с успехом существовал несколько лет, гастролировал и в Америке…
Душой третьего “Русского театра Ванька-Встанька” был известный поэт-эстрадник Николай Яковлевич Агнивцев, автор вышедших в Берлине стихотворных сборников “Мои песенки” и “Блистательный Санкт-Петербург”. Агнивцева я встречал, но мало. Очень высокий, очень худюший, с некрасивым, но выразительным лицом, очень выпивавший, он был воплощение бескрайней русской театральной богемы. И крутился все время среди актеров. По природе был, по-моему, очень талантлив. Но что такое талант? По-моему, в таланте непременно должна быть способность некого гипноза. И если есть гипноз, есть и талант. Разумеется, гипноз не для всех, но хотя бы для некоторых. Пушкин — это массовый гипноз. А рядом Денис Давыдов с чудесным: “Не пробуждай, не пробуждай / Моих безумств и исступлений / И мимолетных сновидений / Не воскрешай, не воскрешай…”. Давыдов— это гипноз ограниченного действия. Агнивцев, конечно, не Вячеслав Иванов. И хорошо, что так. Если б на свете были только Вячеславы Великолепные, было бы, пожалуй, скучновато. Спесивые эстеты, разумеется, найдут в Агнивцеве и мелкотемье, и даже “пошлость”. Но хорошо в свое время ответил Але-кандр Блок о пьесах Леонида Андреева: “Пусть это пошлость, но это пошлость, которая меня волнует!” Вот и у Агнивцева есть такие (не пошлости, а скорее) “легкости”, сквозь которые чувствуется несомненный талант милостью Божьей. Ну хотя бы такая ностальгия по любимому, обожаемому городу, который он так хорошо знал и которым “жил”:
План города Санкт-Петербурга
В Константинополе у турка
Валялся, порван и загажен,
План города Санкт-Петербурга
(“В квадратном дюйме — 300 сажен”).
И вздрогнули воспоминанья!
И замер шаг! И взор мой влажен!
В моей тоске, как и на плане,
“В квадратном дюйме — 300 сажен”.
Мило, мастерски сделаны многие агнивцевские шутки, ну хотя бы:
Между статуй прямо к Леде
Шла по парку гордо леди.
А за нею чинно следом
Шел лакей с шотландским пледом.
И сказала строго леди,
Подойдя вплотную к Леде:
“Шокинг!” И за этим вслед
Завернула Леду в плед.
О, заботливая леди!
Плед совсем не нужен Леде.
Уверяю вас: для Лед
Нужен лебедь, а не плед!
Все это — “легкости”. Но свои отдельные строки Агнивцев мог бы с чистой совестью подарить и Есенину, и даже Блоку. Хотя бы эту: “Ведь это юность из тумана мне машет белым рукавом!”.
Театр Агнивцева “Ванька-Встанька” просуществовал недолго. В нем (как и в “Синей птице”) давались разные интересные, талантливые безделки — “Русь эмигрантская”, “В старой Москве”, “Хоровод виз”, “Бродячие комедианты”. Некоторые постановки ставил известный актер МХТ Р.Болеславский. Музыкой ведал Г. Фистулари. Художественной частью — художник из МХТ А.Андреев. А постановка “Санкт-Петербург” шла наполненная стихами Агнивцева:
И в ночь, когда притихший Невский
Глядит на бронзовый фронтон,
Белеет тень Комиссаржевской
Меж исторических колонн…
Декабрьских улиц белизна,
Нева и Каменноостровский,
И мерный говор Куприна,
И трели Лидии Липковской…
И стариков своих не выдав,
Неколебимы средь толпы
Варламов, Ходотов, Давыдов
— “Александрийские столпы”…
Александр Сергеич, вы ли?
Вы ли это? Тот, чье имя
Я в своих стихах не смею
До конца произнести…
Белой мертвой странной ночью,
Наклонившись над Невою,
Вспоминает о минувшем
Странный город Петербург…
Ах, Петербург! Как страшно просто
Подходят дни твои к концу:
Подайте Каменному мосту!
Подайте Зимнему дворцу!
“Ванька-Встанька” пользовался успехом. Но в Агнивцеве, сильно пившем, видимо, была какая-то неуравновешенность: в 1923 году он вернулся в РСФСР. Может быть, даже по пьяному делу, Бог его знает. Там у него сначала будто что-то пошло, выпустил более-менее “соответственный” сборник стихов — “От пудры до грузовика”, в издательстве “Радуга” выпустил две книжки “для юношества”, стал сотрудником “Крокодила”. Но вскоре власти поняли, что этот Божьей милостью богемьен — не подходящ. Из “Крокодила” его ушли. Двери издательств для него закрылись. Агнивцев опустился. Сидел в дешевых пивных, где за бутылку пива писал стихотворения, ноги были обуты в калоши, обмотанные веревками. И под конец умер, как босяк, — как говорится, “под забором”. Но “забор” был не чужой, не бусурманский, конечно, а свой, расейский “забор”, под ним, говорят, и умирать гораздо приятнее.