Ростов под тенью свастики - страница 12

А. АГАФОНОВ. Мы бегали в парк, где лежали трупы расстрелянных. И у нас родилась тогда отчаянная мысль — отомстить. По Красноармейской часто проезжали грузовики. Несмотря на сильный мороз, ездили и мотоциклисты. Под пилоткой или каской они обвязывали головы платком. Мы забрались на третий этаж, установили на площадке пулемет, который нашли в полку связи. Заспорили было, кто будет стрелять. Вдруг Пашка Костин, а он был у нас самый отчаянный, без лишних разговоров стал к пулемету. Ему все уступили — ведь он мог дать и затрещину. И вот только мы приготовились ждать появления какого-нибудь мотоциклиста, на этаже выше открылась, дверь, и оттуда появился мужчина. Он сразу догадался, в чем дело. И, не выбирая выражений, напустился на нас. А у нас какая была идея: мы постреляем и сразу же сбежим наверх на чердак. А чердаки шли тогда над всем огромным домом. Можно было выскочить где-нибудь на Ворошиловском. Мы себя как будто обезопасили, но не ожидали появления этого мужика. Побежали вниз, так как он перекрывал нам путь наверх. Пулемет, естественно, бросили. Он его забрал. Чертыхаясь, он кричал нам вслед: что, вы хотите весь дом погубить? Вот тогда до нас дошло: если бы стрельнули и кого-то убили, то жители всего дома стали бы заложниками и их бы расстреляли.

О. КЛЯПИК. Для нас, мальчишек, раздолье было лазить по руинам. Мы пытались пробраться в подвалы, засыпанные комнаты — искали в разрушенных домах деньги, ценности. Ничего особенного не находили. Но это было наше увлечение, спорт своего рода. Кто первый пролезет, кто первый что-то интересное найдет. Дети всегда в своих играх стараются держаться подальше от взрослых, оберегают свой мир. А эти развалины принадлежали нам. Они были нашими «владениями».

Некоторые здания были разрушены до такой степени, что лазить там было опасно. Свисали лестничные пролеты, какие-то металлические и деревянные балки.

Многие мальчишки собирали коллекции осколков. Патрон у нас при обменах был самый ходовой товар, вроде денег.

Но один случай поохладил наш пыл играть в такие «игрушки». Был у нас один парень. Его звали Валя, по кличке Вака. Сорвиголова. Первый везде лез. Невысокий, но крепкий. Он лучше всех дрался. В нашей компании мы считали его за атамана. Рылись мы однажды в одних развалинах, а он в сторону, за угол отошел. Вдруг слышим — взрыв. Земля комьями, осколки кирпичей градом посыпались. Мы перепугались, на землю легли. Минуты через две-три выглянули. От него мало что осталось…

Л. ГРИГОРЬЯН. Мы вышли утром на балкон и увидели: горят два здания — радиокомитет и здание НКВД. И помню нашу радость от того, что горит НКВД — его мы дико боялись. Отец у меня сидел три года. Его освободили в 40-м, когда Ежова сменил Берия. Тогда же отпустили В. Фоменко, В. Закруткина. Если бы отец был начальником его бы все равно расстреляли, как Ченцова, Шеболдаева и других партработников и крупных инженеров. Но он был рядовым экономистом, беспартийным. Он там, в застенках, ничего не подписывал, ни в чем не признался. Когда его посадили, он пытался покончить с собой. Наточил о стенку ручку зубной щетки и перерезал вены, а для верности вскрыл себе еще и живот — сделал харакири. Но это быстро заметили и его спасли. А перед этим он голодал. Несколько дней держал сухую голодовку. Он потом мне все рассказывал. Говорил, что четыре дня перед глазами пайки хлеба, а потом уже есть не хочется.

Несмотря на все это, я был советским человеком. Но вот, когда увидел горящее здание НКВД, — была радость на душе.

Потом мы в это обгоревшее здание НКВД лазили с мальчишками, посмотреть на те ужасные подвалы. Его наши и взорвали. И радиокомитет, и это здание. Часть архивов вывезли, а остальные сожгли. Потом, правда, говорили, что они загорелись от бомбежки, но это абсолютное вранье.

В. БАЛАГУРА. Я работал составителем поездов на станции. У меня, как и у всех железнодорожников, была бронь. Перед вступлением немцев в Ростов осенью 41-го мы трудились без отдыха. Распихивали все, что было на станции, и ушли последними. Нас было шесть человек. Пошли в сторону Батайска. Остановились передохнуть, развели костер: было очень холодно. Расселись вокруг огня. И откуда ни возьмись то ли мина, то ли снаряд. И прямо в костер. Всех наповал, а у меня — ни царапинки.