Рождение весны. Страницы жизни художника - страница 23
«Волга под Юрьевцем»
За окном вагона сгущались февральские сумерки. В купе становилось все темней и неуютней. Пассажиры, поначалу оживленные, притихли, может быть, задремали.
Вошел кондуктор, зажег толстую сальную свечу, вставленную в жестяной фонарь.
В серой мгле за окном навстречу поезду проплывали заснеженные поля, холмы, перелески.
Алексей Кондратьевич смотрел в окно и думал о том, что ожидает его в Москве. Как-то будет принята его новая картина?
Она складывалась, зрела подспудно уже давно. Самые первые наброски к ней были сделаны год назад, во время первой поездки на Волгу.
Поездка оказалась удивительно плодотворной — видно, таково уж влияние Волги на душу художника. Волжские просторы всколыхнули в нем новые силы, вызвали к жизни картину, которой он, пожалуй, может гордиться. «Печерский монастырь под Нижним Новгородом» хвалили самые тонкие ценители живописи. Картину сразу же приобрел собиратель картин, купец и фабрикант Третьяков. А главное — картина принесла удовлетворение самому художнику.
Впрочем, от той волжской поездки остались не только светлые впечатления, но и другие — тягостные, гнетущие.
В то лето он впервые увидел бурлаков — сгорбленные фигуры, изможденные лица, натертые лямками плечи, изъеденные потом лохмотья.
Сердце художника сжалось такой острой болью за судьбу этих людей, что поначалу он даже не раскрыл блокнота, не взял в руки карандаш. Только позже сделал несколько набросков.
Но в ту пору они так и остались набросками. Впечатления были слишком острыми, чтобы сразу сложиться во что-то цельное, завершенное.
А нынешним летом Саврасов решил писать пейзаж с бурлаками.
Он поселился в небольшом приволжском городишке Юрьевце. По утрам переправлялся на левый берег — отсюда открывался раздольный вид на Волгу с Юрьевцем на взгорье. В блокноте художника один за другим появлялись наброски: рябь волн на реке, низкое, нахмуренное небо, чайки, летающие над самой водой, бурлаки, тянущие баржу вдоль дальнего берега.
Перевозил его через Волгу сын почтового чиновника, в доме которого художник снимал комнату. Виктор учился в Московском университете и приехал к отцу на время вакаций. Он увлекался идеями Чернышевского, а в живописи его кумиром был Перов.
Обычно Алексей Кондратьевич молча и сосредоточенно работал, а Виктор, устроившись рядом на траве, рассуждал о жизни и искусстве.
Время от времени он подходил к художнику, чтобы взглянуть на его зарисовки.
Однажды юноша спросил:
— Как будет называться ваша новая картина?
— Еще не знаю. Может быть, «Волжские бурлаки».
Виктор изумился:
— Как! Вы пишете жанр?
— Нет, пейзаж.
— Пейзаж с бурлаками?
— Да.
Виктор надолго примолк, то и дело посматривая на художника, словно не решаясь высказать то, что думал.
— Что до меня, — наконец сказал он, — то я убежден: только жанровая живопись способна обличать темные стороны жизни, показывать страдания народа. Жанровая и отчасти портретная. Только они говорят на социальные темы языком доступным и внятным. А пейзаж… Самый красивый, выразительный пейзаж — лишь приятный для глаза «вид». Он молчит…
— Молчит? — удивился Алексей Кондратьевич. — А пейзаж в «Последнем кабаке у заставы» Перова! Помните?
— Еще бы! Это моя любимая картина. Я, когда увидел ее, ночь не спал, писал стихи — в первый и, возможно, последний раз в жизни. Кажется, начиналась моя поэма так:
Ну, и так далее — мысли и настроения, которые навеяла мне эта картина. Конечно, пейзаж в ней очень выразителен. Но согласитесь — это лишь декорация, фон для сюжета.
Саврасов не стал возражать.
Он был глубоко убежден, что пейзажная живопись может выразить и мысли, и переживания художника. Но словами тут ничего не докажешь. Пусть полотно скажет само за себя…
Фигуры бурлаков он поместит у дальнего берега. Не будет видно ни их изможденных лиц, ни натертых плечей — пейзаж, обычный волжский пейзаж. Да и назвать картину надобно как-нибудь ненавязчиво: просто «Волга», или «Волга под Юрьевцем», или «Волжский вид». Не сюжет, а общее настроение пейзажа будет вызывать ощущение тоски, тревоги, какой-то неясной угрозы.