Розы на снегу - страница 63

— Пойдем в хату. Замерзла небось. Вижу — не здешняя. На чердаке посидишь, пока войска чертовы не пройдут.

На чердаке — об этом Лида и мечтать не смела. Быстро поднялась наверх. С чердака как на ладони была видна вся вражеская махина, перемещавшаяся, очевидно, на другой участок фронта. Девушка считала танки, машины. Черные коробки ползли и ползли, оставляя за собой пышные шлейфы снега, земли и гари…

Во второй половине дня Еремкина была уже в районе станции Теребочево. Опускались сумерки. Влево от железной дороги Лида заприметила несколько полуразрушенных построек. Из одной наиболее сохранившейся избы доносился детский крик. Лида решила зайти туда и попроситься на ночлег.

— Кто пришел? — еле слышно раздался детский голос.

— Не бойтесь, я своя, — сказала Еремкина и направилась в угол, где громко плакал ребенок.

На шестке вспыхнули небольшие язычки пламени, и Лида успела разглядеть хлопотавшего у печки мальчика лет девяти. Он проворно подкладывал в огонь мелкие лучинки, которые, разгораясь, рассеивали по всей избе тусклый мигающий свет. Мальчик поднес горящую лучинку к фитильку стоявшей на полке коптилки. И сразу же во всех углах и даже под столом зашевелились дети.

— Чего вы попрятались? Вылезайте! — баюкая малыша, распорядилась Лида.

К столу стали подходить мальчики и девочки. Их набралось не меньше десятка. Из их скупых рассказов разведчица поняла, что в избе собраны дети из пострадавших семей: у одних дом сгорел, у других разрушен, у третьих вообще не осталось ни мамы, ни старших братьев или сестер. А у тех, у которых родные были живы, фашисты всех угнали на расчистку дорог от снега.

— Давайте-ка ужинать, — весело блеснула глазами Лида, — а то я так есть хочу, того и гляди кого-нибудь из вас съем.

Ребята заулыбались, а те, которые поменьше, смотрели на веселую тетю с удивлением. Лида достала из сумки буханку хлеба, большую банку мясных консервов. Когда в избу вошли две женщины — мамы одного мальчика и двух девочек, «пир» был в полном разгаре.

— Хлеба настоящего мы давно не ели, — сказала одна из пришедших, подсаживаясь к дымящемуся котелку с картошкой.

— А разве немцы не выдают в пайке хлеба? Ведь вы работаете, — будто к слову спросила Еремкина.

— Попробуй не работай. У них кара одна: за отказ от работы — расстрел. За опоздание — плети.

— Видимо, у вас работа такая важная и такая срочная, — как бы между прочим заметила Лида, — что ни опоздать, ни уйти пораньше нельзя.

— А у них все важное и все срочное. То рвы копали, а теперь вот площадку расчищаем, аэродром строим.

— Перестань, Аннушка, — предупредила ее подруга. — Не дай бог, узнают про твои слова — несдобровать нам с тобой.

— Это точно. Мастер грозился, — обращаясь к Лиде, продолжала Аннушка. — За разглашение места работы — расстрел. — Помолчав с минуту, добавила: — Так что если доложишь им про нас, — она кивнула в сторону ребят, — знай — вон какую ораву беспризорными оставишь.

Лида не могла проглотить положенную в рот картошку. Горькая спазма сдавила горло, и вместе с тем от радости защемило сердце. Не выдержав, взволнованно заговорила:

— Дорогие вы мои! Я обязательно скажу про вас, но только не гитлеровцам. А нашим воинам, — тут Еремкина осеклась и смущенно закончила: — Когда они прогонят отсюда оккупантов…

От натопленной печки в избе было тепло. Спали прямо на полу, подложив под себя что только было возможно. Проснулась Еремкина от стука чугунами. Одна из женщин возилась около горящей печки, а вторая раскладывала по сумкам вареную картошку.

— Нам-то уже пора идти, — заговорила Аннушка, — а ты можешь еще подождать немного. Когда пойдешь, лопату возьми с собой. В случае чего скажешь: ночь работала, идешь отдыхать — подозрений меньше будет.

Потом переглянулись между собой, и Лида поняла, что они приняли какое-то решение.

— Вот что, — обращаясь к разведчице, сказала Аннушка. — Мы не знаем ни имени твоего, ни фамилии. Нам, может быть, и не нужно знать этого. Возьми вот это… — Она достала из-за пазухи и передала Лиде аккуратно свернутый лист бумаги. — Тут карта с надписями на немецком языке. Передал нам ее один человек вроде тебя и просил как можно быстрей переправить нашим. Сам не мог, — ранили его смертельно. Спрячь только получше.