Розыгрыш с летальным исходом - страница 14
Отгрузив яхту в Калининград, Семеныч дал нам знать о готовности и отправился за нею следом. И вскоре мы стояли на причале под холодным сентябрьским ветром – всем славным экипажем. Я с небольшим чемоданчиком, где, кроме пистолета, Янки-ных бикини и косметички, почти ничего не было; старина Нильс с сумочкой и клеткой в руках, где нервничал злобный крысиный лев. И Янка – с валенками под мышкой. Не поверила все-таки, что в тропиках зимой лето.
Яхта оказалась очень небольшой, особенно на неровной вспененной воде, возле громадного причала, меж высоких ржавых бортов сухогрузов. Да и проста она была в сравнении с современными океанскими яхтами, где даже гальюн управляется и контролируется бортовым компьютером. Не говоря уже о навигационном оборудовании.
У нее была одна мачта, две каюты: крохотная рубка в корме и кают-компания, как называл ее Семеныч, на три койки.
В кормовой рубке, отведенной для нас с Яной, было спальное место на двоих (полуторное, как отметила Яна), едва заметный столик и прикрепленный к сланям пуфик. Сиденье которого открывалось, и можно было хранить внутри всякие полезные вещи. Не предназначенные для чужого глаза. Пистолет, например.
В кают-компании, кроме коек и шкафчика для береговой одежды величиной со школьный пенал, имелся подвесной стол, газовая плитка в карданном подвесе, небольшая печурка и штурманский столик.
Что еще? Крохотная носовая палуба, узенький кокпит с двумя банками (скамьями) в нем и миниатюрный гальюн, который Янка тут же обозвала сортиром на пол-лица.
Вот и вся территория, на которой нам предстояло провести сколько-то месяцев и пересечь три океана. Один больше другого.
Мы помогли Семенычу разместить оборудование и припасы, выпили «посошок» и вышли под российским флагом в открытое море, взяв курс на Плимут (Великобритания, если кто не знает), где должна была стартовать международная семейная регата. Невольными участниками которой стали и мы. Дружная семья.
Здесь, в Плимуте, наш капитан принял на борт еще одного члена экипажа – океанографа (или океанолога) Понизовского, который знал штурманское дело и с которым у Семеныча были какие-то свои секретные дела.
Понизовского я знал, в общем-то, понаслышке, мельком, все больше со слов Семеныча, но понадеялся, что тот с ненадежным и неуживчивым человеком вокруг света на скорлупке не пошел бы. А вот Янке он как-то сразу не глянулся. Наверное, потому что ее появление в качестве члена экипажа почему-то стало для него неожиданностью, причем настолько, что Понизовский при встрече приветливо улыбнулся ей и сделал шутливый комплимент:
– Женщина на корабле! – воздел руки. – Это все равно, что кошка поперек дороги. Особенно – если женщина красивая, а кошка – черная.
Может, Янке он не понравился и по другой причине – не стал кидать в ее сторону пламенные взоры. На таких людей Янка обижалась смертельно.
– Он, наверное, нетрадиционный, – с обидой шепнула она Нильсу.
– Не фантазируйте, Яна Казимировна, – шепнул ей в ответ Нильс. – Да и вообще это не наше дело.
– А чего ты за него заступаешься? Сам, что ли?
– Вечно вы меня в чем-то подозреваете.
– А как же! Крыс может любить только ярый извращенец.
Как бы то ни было, сложился экипаж, команда. Причем коллектив настолько разношерстный по всем параметрам, что можно было заранее утверждать – долго в таком составе мы существовать не сможем. Хотя бы по политическим разногласиям. Судите сами: упертый коммуняка (Серый), монархист (Семеныч), демократ (Понизовский), ярый анархист с авантюристским уклоном (Янка) и еврей-антисемит (старина Нильс).
(Я как-то по случаю попросил Нильса объяснить свою замысловатую позицию.
– Знаешь, Леша, у меня был друг. Писатель. Хороший, неглупый и, кстати, честный…
– Бывает, – лениво согласился я.
– И вот как-то он на меня за что-то рассердился и вполне серьезно прочитал отрывок из своей новой книги. Точно не процитирую, но примерно было сказано так, иронически и ехидно: «На Руси издревле не любили евреев. Тому есть масса исторических свидетельств. Они закреплены в сказаниях, легендах, былинах и сказках. Кто в них самый страшный, неистребимый, чудовищный, многоликий образ? Чудо-юдо!» И вот с этого момента, Леша, я изменил свою национальную ориентацию.