Рудольф Нуреев на сцене и в жизни. Превратности судьбы. - страница 13

стр.

Одна из немногочисленных сохранившихся семейных фотографий того времени запечатлела детей Нуреевых, выстроившихся в ряд по росту. Поношенная одежда и настороженное выражение лиц рассказывают о трудностях их раннего детства. Коренастый, круглолицый Рудик с торчащими светлыми волосами, одетый в матроску, смотрит прямо в камеру без улыбки, в широко расставленных раскосых глазах застыло вопросительное выражение. И все-таки это было время относительной безопасности и спокойствия в семейной жизни, чего Нуреевы будут лишены много лет. Днем Рудик ходил в детский сад вместе с пятилетней Розидой, которая помнит, как ее учили есть ложкой, «потому что я неправильно ее держала». Двенадцатилетняя Роза занималась в школе гимнастикой, а Лиля училась читать по губам в специальной школе для глухих детей, хотя сестры и брат продолжали общаться с ней на придуманном ими языке знаков.

Живя через бульвар от артиллерийского училища, дети по-прежнему считали солдат своими товарищами по играм. Спрятав Рудика и Розиду под шинелями, они проводили их в ближайший кинотеатр, куда маленькие дети не допускались. Хотя Рудик был слишком мал, чтобы понимать увиденное, его завораживали незнакомые образы на экране, первый взгляд на мир, отличавшийся от окружающего. Но счастливых, да и вообще каких-либо воспоминаний об этом периоде мало; если они и были, их затмила война.

В рассветные часы 22 июня 1941 года Германия напала на Советский Союз, застав русские войска врасплох. Тяжелые бомбардировщики германских люфтваффе с ревом пересекали западные границы, а на земле танки вели огонь по каждой встречающейся на пути деревушке и городу. Невзирая на многочисленные предупреждения, Сталин отказывался поверить, что Гитлер нарушит подписанный ими пакт о ненападении. Когда же тот это сделал, потрясенный советский лидер удалился на подмосковную дачу, предоставив командирам и народу России спасаться самим. Лишь через две недели он наконец выступил с обращением к народу.

Когда радио хрипло разнесло весть о германском вторжении, Рудольф и Розида были на экскурсии под Москвой с детсадовской группой. Фарида сразу же поспешила привезти их домой. Через неделю пал Минск, и Хамет отправился на Западный фронт, в артиллерийскую часть, где служил политруком. Он отсутствовал несколько лет и постепенно становился чужим своим детям, всегда оставаясь маячившей где-то на фоне их жизни пугающей тенью.

Оставшись одна в Москве с четырьмя детьми, Фарида жила в страхе перед германскими бомбежками. По ночам она не позволяла детям спать, чтобы при звуках воздушной тревоги бежать с ними к ближайшей станции метро, где было оборудовано бомбоубежище.

Через шесть недель после начала войны Фарида с детьми вместе с семьями других военных эвакуировалась в Челябинск. Веря обещанию Сталина о скором окончании войны, они сошли с поезда с единственной тачкой, груженной вещами, среди которых был радиоприемник, который вскоре станет единственной ниточкой, связывающей их с окружающим миром>19. Сестра Рудольфа Розида помнит, в какой спешке они собирались. «По-моему, мы даже зимней одежды не взяли, думая, будто скоро вернемся». В нормальных обстоятельствах до расположенного примерно в восьмистах пятидесяти милях к востоку от Москвы Челябинска можно было доехать достаточно быстро. Нуреевы провели в пути несколько дней, так как поезд после бомбежек был вынужден останавливаться вне расписания. По приезде им пришлось зарегистрироваться у местных властей. Вместе с ними в очереди стояла маникюрша, которая привезла столько шляп, что Фарида Нуреева приняла ее за жену партийного начальника. Регистрировавший эвакуированных солдат спросил маникюршу, чем она занимается. Не имея понятия о маникюре, он переспрашивал вновь и вновь, потом наконец записал: «Проститутка».

Темная, продуваемая сквозняками изба, расположенная неподалеку от города, в Щучьем, стала третьим в жизни Рудольфа домом. Она была сложена из кизяка, крыта липовой корой, там не было ни воды, ни уборной, только земляной пол. В избе стояла большая печь с лежанкой и глиняной духовкой, скамейки вдоль стены и стол. В зимние месяцы Фарида спала на печи, а дети лежали все вместе на старых матрацах, расстеленных на полу. Единственную комнату семья делила с самыми разными незнакомыми людьми, и Рудик быстро усвоил, что «все ценное автоматически поступало в коммунальную собственность», и у мальчика «не было никаких шансов расти вне коллектива». Его сестра Розида еще помнит о почтительном отношении к семьям офицеров более высокого ранга. «Мать мне рассказывала, что москвичи, с которыми мы ехали, получили жилье гораздо лучше того, что дали нам». Фарида остро переживала подобную несправедливость. Через тридцать четыре года она с внучкой стояла в очереди в Уфе и вдруг столкнулась лицом к лицу с одной женщиной, вместе с которой эвакуировалась из Москвы. «[Фарида] не захотела стоять рядом с ней в очереди, — рассказывает ее внучка Альфия. — Она помнила, что, когда их эвакуировали в деревню на Урал, к ним относились как к второсортным, потому что они были «местные». Та женщина приехала из Москвы, из большого города, и получила дом с печью, а им пришлось жить в холодной лачуге».