Русская рулетка - страница 42

Ждать, впрочем, пришлось недолго. Чувствовалось, что его так и подмывало меня уколоть, и он, в конце концов, не сдержался. Едва мы забрались в его «ауди» и я спросил, не знает ли он причины такой поспешности, он снова надменно ухмыльнулся и произнес:

— Почему ж не знаю, Прыщавый всё знает. Твоя Катька опять начудила: замочила еще одного клиента.

Как все забродило в моей душе от этих слов, знал только я. На мгновение мне даже показалось, что глаза мои заволокло туманом, но я в который раз собрал всю силу своей воли в один комок и, скосив немного голову в сторону Прыщавого, улыбнулся одной половиной лица и, как будто ничего существенного не произошло, спросил:

— Какая она моя? — как будто хотел в который раз отвести от себя проблему.

— Да ладно ломаться, а то не видно, как ты по ней сохнешь, тут много ума не надо, — все с той же ухмылкой бросил он мне.

Да, хоть Прыщавый и был, как все считали, ни рыба ни мясо, тупым его не назовешь, в людях он разбирался, подмечая порой даже в незнакомом человеке его самые скрытые сильные и слабые стороны. Но все же я как будто никогда не давал повода проявить свои отношения с Катей, может, когда-то все-таки был неосторожен?

Прыщавый высказался и снова в торжествующем ореоле непогрешимого самолюбия цепко втупился в дорогу. Как я его ненавидел в эту минуту! Готов был глотку ему разодрать, и только мысли о Кате, наверное, сдержали меня от этого безрассудного шага.

— Когда это случилось? — только и спросил я, отвернувшись от Прыщавого в свое боковое окно.

— Сегодня ночью. Она еще, наверное, не пришла в себя, зависла, скорее всего, на игле. Ты же знаешь, как девочки все это тяжело переживают, — засмеялся он уже неприкрыто.

— Заткнись! Заткнись, я сказал! — не сдержав своего гнева, бухнул я кулаком по бардачку.

— Да ладно, Макс, — пошел на мировую Прыщавый. — Было бы из-за чего бычиться и машину ломать: ты спросил, я сказал.

Но я уже не слушал его, опять возвратился к Кате.

Представляю, как Лысый взвился. Его давно, наверное, так никто не заводил. Но что стряслось с ней? Поехала крыша? Второй клиент за месяц и второй труп. Первого еще кое-как отмазали — мелкой сошкой был, да и наркоты в тот вечер перебрал. Хорошо, я рядом оказался, прервал истерику Кати, отнял у нее пистолет, отвез домой. Квартира, конечно, накрылась, но труп пришлось убирать, рано или поздно среди девчонок просочится слух об этом инциденте, а уж на подобную крупную лялю, как Катя, выйти проще простого: таких, как она, в городе единицы. У нее особая клиентура, и запоминается она на всю жизнь. И даже через полгода, через год приезжает из какого-нибудь Нарьян-Мара или острова Шпицберген обвешанный соболями и золотом делец и первым делом требует Катеньку.

Чем она их, черт возьми, берет, я до сих пор не знаю. Не молодостью — есть и помоложе мясо. Не опытностью — девиц со стажем в нашей конторе хватает. Но каким-то непередаваемым обаянием, чем-то, я бы сказал, допотопным и вместе с тем до хрустального чистым, настолько чистым, что некоторым хочется вновь и вновь окунуться в эту родниковую чистоту; кому насладиться ею, кому замутить ее в маразматическом удовольствии. И можно только удивляться, как после полутора лет подобной работы она еще сохранила в себе это внутреннее состояние. Но, видно, и родник, пробившийся сквозь мощные пласты земли наружу, можно при желании забить.

Я укорял себя в единственном: как я проглядел начало этого Катиного остывания. Может быть, заметь я раньше эту глубоко спрятанную в ее душе перемену, я смог бы предотвратить все последующие события, в крайнем случае, уговорил бы Лысого отпустить ее на все четыре стороны, хотя прекрасно понимаю, что из нашего ада никто так просто не уходит. Но как-то все уж слишком стремительно произошло, слишком непредсказуемо. Ее и так в последние месяцы вывозили только для особых клиентов раза два-три в месяц, не больше, уж очень многого она стоила. И кто знал, что именно эти разрывы, наверное, вынудили ее начать думать. Думать, а не забывать. А это самое страшное в ее профессии.

Прыщавый привез меня на дачу Лысого, который в своих кругах косил под интеллигента высшего пошиба. В его просторном рабочем кабинете возле покрытого зеленым бархатом дубового стола в кресле уже сидел вертлявый недоносок Гнус, сутенер валютных проституток, к которым в последнее время относилась и Катенька.