Русская [СИ] - страница 26

стр.

Мне не нравится, что обсуждение такого важного вопроса начинается с ссоры, но ничего, видимо, не поделаешь. Мне нельзя уйти ни с чем, а остаться надолго вряд ли получится — Рональд совсем скоро узнает о том, что я, безбожно нарушив все мыслимые и немыслимые правила, сбежала. За такое он меня не похвалит, так что не нужно Джасперу быть рядом. Все, что я хочу — всего одно его слово.

— Только не злись на меня…

Он намеренно громко и тяжело вздыхает.

— Изабелла, прекрати тянуть кота за яйца.

Грубость делает свое дело — я решаюсь. Куда быстрее, чем можно было подумать.

Подступаю к мужчине ближе, выуживая из кармана заранее приготовленную бумажку с кодом цифр. В два ряда.

— Держи.

— Что это? — хмурится, подозрительно глядя на меня.

— Номер счета. На нем двести тысяч долларов, Джас.

Синие глаза сначала округляются, а потом вспыхивают. В них еще есть сомнение, но по большей части плохо сдерживаемый восторг. Я угодила.

— Ты наконец-таки решила исполнить обещание, Беллз?

Я несмело улыбаюсь, медленно кивая.

— Я не одалживаю тебе их, а дарю. Это все мои личные деньги, про которые Рональд ничего не знает.

Джаспер широко улыбается.

— Вот это дело, — и забирает бумажку, с удовольствием просматривая спешно выведенные мной каракули. Делает джентельменский поклон, как в старых фильмах. Искренний — с радостью. И многообещающе смотрит на меня.

— Какое количество «пыли» тебя интересует? За такую красоту можно и…

— Мне не нужен П.А., Джаспер, — голос дрожит, а это плохо. Голос всегда подводит тогда, когда нельзя. Но я все равно храбрюсь, принимая неутешительный довод, что это мой последний шанс. Больше его может и не представиться.

— Ты намерена взять водкой, Беллз? Или посвятить тебе песню?

Я робко ему улыбаюсь:

— Мне нужно кольцо.

Он прячет бумажку в карман, застегнув его на две пуговицы. Немного хмурится.

— Кольцо?..

— Два — и для тебя тоже, — отведя одну руку за спину, я соединяю два пальца в традиционном просящем жесте, который обязан помочь выйти из любого неутешительного положения победителем, — а еще «да».

Похоже, Хейл начинает догадываться. Начинает, но не верит — как я тому, что говорил вчера Рональд. Это ведь неправдоподобно звучит — я бы никогда, не будь такой страшной необходимости, на подобное не осмелилась.

— Что за «да»? — мрачно интересуется.

— «Да» перед священником, Джаспер, — эти слова, на удивление, в отличие от всех предыдущих звучат ровно, четко и уверенно. Я ведь действительно в них, как и в своем давнем желании, не сомневаюсь: — Я хочу, чтобы ты женился на мне, Бесподобный… и, если нужно, я удвою цену.

* * *

Все-таки жизнь невероятна и изменчива.

Все-таки в жизни всегда есть место сюрпризам.

Все-таки, кто бы и что ни говорил, мирское существования — отвратительная штука. И ничего, ничего кроме боли в нем нет.

Даже если сперва кажется, что общечеловеческая кара тебя обойдет…

Я не философствую. Я, съежившись настолько, что умещаюсь на одной трети отведенного для пассажиров такси сиденья, физически на это не способна.

А вокруг, за стеклами, постоянно сменяясь, тянутся пейзажи. Серые, зеленые, желтые — какие угодно. У природы столько же красок, сколько цветов на человеческой палитре эмоций. И если при смешивании всех-всех первых получится неразборчивая буро-малиновая масса, то если соединить воедино человеческие цвета, получить можно что угодно. В том числе опустошение.

В том числе, как у меня сейчас, закрашенное черными крестами сердце.

И нет смысла. Ни в чем, ни в ком нет смысла. Не знаю, кто вообще выдумал это слово — я бы рассмеялась ему в лицо. Я бы назвала его идиотом.

Наверное, это закономерно, что за всем хорошим непременно следует плохое. И если хорошее занимает небольшое и совсем короткое время, которым никак не насладиться и никак не схватить достаточно, дабы получить от него полное удовлетворение, то у обратной стороны довольствия все по-другому.

Плохое не надо искать — оно караулит за каждым углом. Плохое не надо подзывать — само подойдет, войдет и займет все внутреннее пространство.

К тому же, что совершенно очевидно, прижиться успеет крепко — оно надолго. И прогнать его нельзя, даже по очень большому желанию.