Русская [СИ] - страница 28

Нет. Ни в коем случае.

Я хотела всего-навсего не спать в большой и пустой кровати с хрустящими простынями и ворохом никому не нужных подушек, всего-навсего забыть про молнии… про молнии, про гром… и чтобы было кому на завтрак пожарить яичницу, а апельсиновый сок не стоял комом в горле. Не быть в одиночестве хотела. Этого было слишком много, да? Из мелочей порой, как говорят, складываются куда более крупные выигрыши, чем изначально дозволено.

Впрочем, рассуждения и фантазии — это пустое. Философия еще никому в жизни не помогала, тем более праздная. Мне впору (если и дальше пойдет такими темпами) подавать документы в университет сей направленности. Быть может, там мои мозги промоют и сделают с ними то, что так и не удалось Рональду… что он хотел с ними сделать, но пожалел времени. И денег.

Не имею ни малейшего представления о будущем, да и, собственно, не хочу ничего знать. У меня были сутки, чтобы смириться с текущим положением вещей, и те же сутки, слава богу, чтобы выплакаться. К тому моменту, как подушки высохнут, я уже стану другим человеком. У меня получится.

Сейчас на часах половина седьмого вечера — час до того момента, когда нам следует прибыть в ресторан, и двадцать минут с начала сборов. У меня есть еще ровно столько же, чтобы закончить с макияжем и, каким-то образом извратившись, застегнуть молнию платья, как всегда оказавшуюся сзади, между лопатками.

Я стою, опустив руки по швам и глядя в зеркало ванной. Большое-большое, как в сказках, в половину стены — только верхней ее части. С прозрачной, ровной поверхностью. С невероятно правдивым отражением внутри — меня самой как есть: с наполовину накрашенным левым глазом, отпечатком помады выше контура губ и еще не расчесанными, спутанными после долгих ванных процедур волосами. Положение не спасает ни пудра, призванная скрыть бледность лица, ни платье, как бы хорошо оно ни сидело.

Розмари говорила, что сегодня мне лучше выбрать что-то светлое, что-то по-настоящему весеннее, возможно, даже тоньше запланированного… из какой-нибудь воздушной ткани.

Но в ответ получила лишь молчаливо протянутое черное бархатное платье. Без просвета, без глубоких вырезов, с длинными рукавами и маленькими стяжками по всему переду — мой самый неприемлемый фасон.

Зато с туфлями она настояла, и мне пришлось согласиться — без каблуков меня и вовсе никто не увидит. Так что выбор был сделан в пользу полусапожек на шпильках — исключительно изящного вида, даже миловидного — привет женственности.

В этом арсенале мне предстоит провести три часа, втихомолку съесть предложенное меню и, приветливо улыбнувшись, гордо удалиться обратно в резиденцию под руку с отцом. Я ведь дала свое согласие, верно? Я безумно, безумно счастлива…

Медленно, опасаясь того, что пальцы не удержат кисточку, раскручиваю упаковку туши, наблюдая сама за собой в зеркало. Движения выглядят естественно — и то хорошо.

Один мазок, второй… ну вот, уже лучше. По крайней мере, нет той страшной асимметрии, какую я уже двадцать минут наблюдаю по ту сторону стекла. Дело за малым: тени цвета маренго, темно-серый карандаш для контура и, разумеется, помада. Моя чудесная темно-красная помада: Джаспер называл ее «цветом соблазнительницы».

Черт!

Рука некстати вздрагивает, оставляя на коже возле скул некрасивую грубую полосу насыщенного черного цвета. Она, как факт самого собой разумеющегося, наплевательски глядит на меня, буквально принуждая зажмуриться.

Я чувствую, как начинают дрожать губы и, дабы не дай бог не испортить макияж окончательно, поспешно бросаю косметику на тумбочку. Выпрямляюсь, расправив плечи. Вздергиваю голову, запрокидывая ее назад, и часто, часто и спокойно дышу. Компенсирую недостаток кислорода, который обещает в скором времени перерасти всхлипы, если вовремя не принять меры.

А сознание издевается. У сознания нет принципа, что лежачих не бьют. Оно беспощадно.

«Ты предлагаешь мне жениться? — подскочившим на целую октаву голосом спрашивает Джаспер. Его брови изгибаются, глаза округляются, а музыкальные пальцы сжимаются. Сжимаются в два крепких кулака.