Русско-польские отношения и балтийский вопрос в конце XVI — начале XVII в. - страница 42

.

Характер поздравления показывает, как понял русский дипломат происшедшие события. Было очевидно, что валашский воевода вступил в конфликт с Речью Посполитой и снова ищет сближения с Россией. Тем самым можно было бы рассчитывать на поддержку Михая в случае возобновления русско-австрийских переговоров о совместном выступлении против Сигизмунда III.

Очевидно, рассчитывая в дальнейшем при содействии валашского воеводы и эрцгерцога добиться изменения позиции Рудольфа II, Власьев при возобновлении 3 ноября переговоров с Румпфом и Траутзоном категорически отказался идти на прощальную аудиенцию к императору до поездки в Мергентейм и настаивал на том, что в соответствии со сложившейся практикой «отпуск» посла может иметь место лишь непосредственно перед его отъездом на родину. Оживленные дебаты продолжались несколько дней, и императорские советники вынуждены были уступить[298]. 10 декабря Власьев выехал к Максимилиану, не закончив (по крайней мере официально) переговоров с императором[299]. 22 декабря состоялась первая встреча Власьева с эрцгерцогом[300].

Потерпев и здесь неудачу, император и его советники стремились держать переговоры в Мергентейме под своим контролем. 15 декабря император обратился с письмом к Максимилиану, в котором, информируя его о содержании переговоров и об ответе, данном русскому послу, настоятельно рекомендовал при переговорах с русскими придерживаться положений этого документа[301].

Внешне казалось, что рекомендации императора достигли цели. В своих письмах от конца декабря 1599 г. Максимилиан заверил своего брата, что он не примет никаких решений без его ведома[302]. Переговоры в Мергентейме, продолжавшиеся, судя по всему, всего несколько дней, закончились также, по-видимому, вполне приемлемо для Рудольфа II. В грамоте, адресованной царю, Максимилиан писал: «А что посольство было ко мне о великих делех, и мы о тех посольствах без думы… государя нашего и брата Римского Цесаря ответу вскоре Вашему Царскому величеству учинити не могли». Ответ на русские предложения Максимилиан обещал прислать в Москву вместе с «великими послами» императора[303]. Однако шаги, предпринятые Максимилианом позднее, в начале января 1600 г., показывают, что это было лишь маскировкой и что эрцгерцог вовсе не собирался безропотно следовать указаниям императора.

2 января 1600 г. Максимилиан направил письмо своему брату Альбрехту, наместнику испанских Нидерландов[304]. В этом письме, подробно излагая русские предложения, Максимилиан характеризовал их как неожиданную помощь ему лично и всему христианству[305] и просил эрцгерцога дать совет императору, который якобы еще не принял решения и не дал ответа русскому послу. На следующий день письмо такого же содержания было отправлено австрийскому послу в Мадриде Кевенхиллеру[306], очевидно, чтобы довести русские предложения до сведения Филиппа III. Максимилиан, таким образом, попытался заинтересовать в своих планах могущественных испанских родичей, вмешательство которых могло бы изменить в его пользу позицию императора.

Сопоставление писем Максимилиана с речью, произнесенной А. И. Власьевым в Пльзне, показывает, что русский план подвергся в Мергентейме существенным изменениям. Вместо завоевания короны Речи Посполитой в обоих письмах речь шла о том, что царь обещал Максимилиану помочь ему отвоевать Пруссию — старое владение Тевтонского ордена[307], а вопрос о браке с Ксенией был вообще обойден молчанием.

Хотя инициативу постановки вопроса о Пруссии Максимилиан приписывал русскому послу, его утверждение вызывает ряд сомнений. Русское правительство на протяжении XVI в. (если не считать краткого эпизода 1515–1520 гг.) не проявляло никакого интереса к судьбам Пруссии. Имеющиеся у нас данные о русских контактах с Максимилианом ясно показывают, что русских политиков эрцгерцог интересовал прежде всего как претендент на трон Речи Посполитой.

Между тем у самого эрцгерцога были причины для особого интереса к судьбе Пруссии.

С середины 80-х годов Максимилиан был тесно связан с Тевтонским орденом, в котором он занимал сначала высокий пост коадъютора, а с 1590 г. стал его главой — великим магистром