Рыцари черешневого цветка - страница 10
Но Трясогузка не слышал его и не видел. Он только спрашивал, еще не зная, что к нему прилипло прозвище, данное Тиком:
— Кто же это к черту меня скинул?
Но в ответ прозвучал только хохот взъерошенного сорванца, который бегом поднимался на второй этаж.
Дед Тимофте повесил колокольчик на место в уголке в коридоре, но не сразу пошел посмотреть, что делается на дворе и в саду, как это всегда делал. Он постоял немного в коридоре, почистил и набил трубку, следя за дверью канцелярии. Ему надо было перекинуться несколькими словами с учителем географии и природоведения, классным руководителем восьмого класса. Он хорошо его знал еще с того времени, как тот юношей с белокурым непокорным чубом, уверенный и быстрый в движениях, с веселым открытым взглядом впервые поднялся по ступеням лицея, чтобы начать здесь преподавание своего предмета. Дед Тимофте был тогда первым проводником нового учителя в школьных лабиринтах. Юноша оказался пытливым, он не пропускал для этого ни одной возможности: взбирался на гряды, заглядывал во все ямы и рвы, интересовался каждым деревом; в нем чувствовалась жажда знать все, познакомиться со всем на своей новой родине — так он называл школу и ее владения.
— Эта школа — настоящая родина, родина, в которой нельзя чувствовать себя плохо…
— Это уж как сказать, — попробовал возразить ему сторож. — Может, вам захочется уйти отсюда… Не знаю уж, кто мне говорил: странствовать — это очень красиво…
Молодой учитель ответил не сразу. Он помолчал немного, и это молчание свидетельствовало о его твердом решении. Когда он повернулся лицом к сторожу, глаза его как-то удивительно блестели, в них скрывалась, наверное, боль глубокой разлуки с чем-то.
— Так… — сказал он. — Я пущу здесь корни или брошу якорь, не знаю, как лучше сказать. Но не уеду отсюда. Поскольку вы так искренне поздравили меня с прибытием, то я вам скажу, что чувствую сейчас… Я хочу быть наставником учеников с пытливыми глазами, я научу их любить страну, мир и жизнь… Вот и все, что мне надо…
Но учитель, который теперь вышел из двери канцелярии, этот чахлый человечек, немного сгорбленный, лысый, на голове лишь два пучка волос, словно два белых рожка вытянулись у него на висках, сухое, словно пергаментная маска, лицо было в густых морщинах, был тот же самый мужчина, который не повернулся спиной к жизни, а встретил её грудью. Движения его были медлительны, старость подкашивала ноги, он уже не шутил так, как когда-то; случалось и то, что какой-либо бессердечный ученик старался досадить ему на уроке. Однако во всем городе не было другого человека, которого бы так уважали. Ни одного другого учителя не любили сильнее и не слушали так, как его, в течение почти четырех десятков лет учительства, ни один другой педагог не имел большего признания со стороны своих бывших учеников и выпускников школы. А все потому, что все эти сорок лет он оставался верен юношеской клятве, данной одним осенним днем.
Дед Тимофте медленно пошел следом за учителем. Он побоялся, что не догонит его. Знал, что прежде чем зайти в класс, он остановится перед дверью и постоит неподвижно, задумавшись на какое-то время. Все знали про эту его привычку, но никто не осмеливался спросить, о чем он думает тогда. Даже дед Тимофте, который многократно заставал его в такой позе.
Учитель остановился перед дверью. Он закрыл глаза и вмиг увидел перед собою класс — спокойный, притихший, каждый ученик на своем месте. Он проверит их всех по журналу, еще раз окинет взглядом, улыбнется кое-кому… Но неожиданно все лица растворятся во тьме, останется одно-единственное: лицо испуганного ученика, неуверенного в себе, который шарит взглядом вокруг себя, словно ищет помощи. Учитель раскрывает глаза и мысленно кивает головой. Может, что-то произошло с этим учеником? Может, он напугал его или совершил что-то плохое, поставив незаслуженно плохую оценку, или это просто беспомощный, слабый ученик?
Когда он, взявшись за ручку двери, услышал голос деда Тимофте, то уже с первого звука понял, чего хочет старик.
— Говорите откровенно, дед Тимофте. Хотите просить за кого-то…