Рюкзак - страница 5

— Все это чепуха и нервы, — воскликнул он через некоторое время, с неожиданной энергией вскакивая со стула. — Надо закончить паковать вещи и идти спать. Я взволнован, переутомлен. Кто бы сомневался, что в подобном состоянии мне примерещатся и шаги, и всякие другие вещи!

Но его лицо все равно оставалось мертвенно-бледным. Он схватил бинокль и пересек комнату по пути в спальню, напевая популярный водевильный мотив. Делал он это нарочито громко, что выглядело не вполне естественно. В тот момент, когда он пересек порог и уже находился в комнате, кровь застыла у него в жилах и он почувствовал, как волосы встают дыбом.

Рюкзак оказался прямо перед ним, еще на несколько футов ближе к двери, чем он его оставлял. Над смятой горловиной рюкзака он различил голову и лицо, которое медленно исчезало из поля зрения. Создавалось впечатление, что кто-то приседал за ним, чтобы спрятаться. Одновременно с этим раздался протяжный вздох, который был хорошо различим в тишине, царившей между порывами бури.

Джонсон обладал большей смелостью и силой воли, чем можно было предположить, глядя на черты его лица, которым была присуща девичья нерешительность. Даже несмотря на это волна ужаса сковала его, и он не мог ничего делать, кроме как стоять и смотреть. Неистовая дрожь пробежала по его спине и ногам. Он испытал нелепую, почти истерическую потребность громко закричать. Тот самый вздох эхом раздавался в ушах, и воздух продолжал от него вибрировать. Бесспорно, этот вздох принадлежал человеку.

— Кто здесь? — наконец выдавил он, обретя голос. Он намеревался задать вопрос отчетливо и громко, но вместо этого вырвался слабый шепот, свидетельствовавший о том, что Джонсон частично утратил контроль над языком и губами.

Он сделал шаг вперед, что позволило ему заглянуть за рюкзак и осмотреть пространство вокруг него. Конечно, ничего, кроме поблекшего ковра и самого холщового рюкзака, там не оказалось. Он протянул руку и откинул назад свисающую горловину. Впервые Джонсон обратил внимание, что изнутри, по кругу, на расстоянии шести дюймов от горловины, была широкая полоса бурого цвета. Застаревшая и выцветшая кровь. Он закричал и отдернул руку, как от ожога. Тут же рюкзак слегка, но при этом видимо накренился в направлении двери.

Джонсон начал заваливаться назад, хаотично ища руками какую-либо точку опоры. На счастье, дверь, оказавшаяся позади него и на большем расстоянии, чем он думал, приняла на себя его вес, что позволило ему остаться на ногах. Дверь оглушительно захлопнулась. Размахивая руками, он случайно задел выключатель и свет в комнате погас.

Ситуация, в которую попал Джонсон, была сама по себе странной и неприятной, и если бы не его мужество, то он совершил бы череду глупых поступков. Однако он взял себя в руки и начал отчаянно нащупывать маленькую медную ручку выключателя, чтобы восстановить освещение. От того, что дверь резко захлопнулась, висящие пальто стали раскачиваться из стороны в сторону. Его пальцы запутались в обилии рукавов и карманов, и найти выключатель не удавалось. В эти мгновения замешательства и страха произошли две вещи, которые перенесли Джонсона в сферу подлинного ужаса: мужчина отчетливо услышал, как рюкзак тяжелыми рывками шаркает по полу, а перед лицом вновь раздался человеческий вздох.

В мучительных поисках выключателя он практически ободрал себе все ногти на пальцах, но даже тогда, пока он был в исступленном состоянии, сознание быстро обрабатывало поступающую информацию. Ему хватило времени понять, что он боится возвращения света; может быть, лучше оставаться в благостной темноте. Но этот мимолетный импульс так и не воплотился в действие: Джонсон все же последовал изначальному желанию, и комната снова озарилась светом.

Как оказалось, тот импульс был во многом верен. Лучше было оставаться в укрытии благостной темноты. Рядом с Джонсоном, склонившись над наполовину заполненным рюкзаком, реальная, как сама жизнь, в беспощадном электрическом свете стояла фигура убийцы, Джона Турка. Их разделяло не более трех футов. Бахрома черных волос свисала на бледный лоб — отвратительной внешностью негодяй ничем не отличался от того подсудимого, которого Джонсон день за днем видел в центральном уголовном суде Лондона, когда тот стоял на скамье подсудимых, циничный и бездушный, под тенью самой виселицы.