Рыжий пони - страница 17

— Сейчас дам одеяла.

Гитано вопросительно посмотрел на Джоди.

— Идите за мной, — сказал мальчик.

В комнатке стояла койка с трухлявым матрасом, кресло-качалка без спинки, да ящик из-под яблок, а в нем — фонарь из жести. Гитано осторожно опустил мешок на пол и сел на кровать. Джоди маялся у двери, не зная, уходить или нет. Наконец, спросил:

— Вы спустились с больших гор?

Гитано медленно покачал головой.

— Нет. Я работал в долине Салинас.

Прежние мысли все не оставляли Джоди.

— А в тех больших горах вы когда-нибудь бывали?

Темные, много повидавшие глаза старика застыли, повернули свой свет внутрь — в голове Гитано чередой пошли прожитые годы.

— Один раз, когда был мальчонкой. Отец брал меня с собой.

— В самые горы?

— Да.

— И что вы там видели? — встрепенулся Джоди. — Людей, лошадей?

— Нет.

— А что там было?

Гитано все думал о своем. Он силился вспомнить, у бровей появились едва заметные морщинки.

— Что вы там видели? — повторил Джоди.

— Не знаю, — сказал Гитано. — Не помню.

— Там было жутко? Кругом сушь?

— Не помню.

От возбуждения Джоди совсем осмелел.

— Ну хоть что-нибудь вы должны помнить!

Гитано хотел что-то сказать, приоткрыл рот, подобрал нужные слова.

— Кажется, там было тихо… и красиво.

Глаза Гитано словно что-то увидели в прошедших годах — они потеплели, в них проскользнула улыбка.

— А потом вы в горы больше не ходили? — выпытывал Джо.

— Нет.

— И никогда не хотелось?

Но на лице Гитано уже появилось раздражение.

— Нет, — ответил он, и по его тону Джоди понял говорить об этом старик больше не желает. Мальчик стоял, словно зачарованный. Уходить не хотелось. К нему вернулась привычная робость.

— Давайте сходим в коровник и посмотрим скотину? — предложил он.

Гитано поднялся, надел шляпу и собрался идти за Джоди.

Уже почти стемнело. Они остановились возле желоба для воды, куда на вечерний водопой сбредались с горных лугов лошади. Большими узловатыми руками Гитано оперся о верхнюю перекладину забора. Пять лошадей спустились к желобу, напились вволю и, отошли в сторонку, принялись пощипывать сухие травинки, тереться боками о колья забора, отполированные до блеска. Прошло какое-то время, и из-за холма, тяжело ковыляя, появилась старая коняга. Зубы у нее были желтые, длинные; копыта плоские и заостренные, будто лопаты; ребра и таз выпирали из-под кожи. Через силу дохромав до желоба, она стала пить воду, громко причмокивая.

— Это старина Истер, — объяснил Джоди. — Самый первый конь моего отца. Ему тридцать лет.

Он взглянул в старые глаза Гитано, ожидая какого-нибудь ответа.

— Уже не тянет, — сказал Гитано.

Из коровника вышли отец Джоди и Билли Бак и направились к ним.

— Слишком стар, чтоб работать, — повторил Гитано. — Только ест, скоро смерть его приберет.

Карл Тифлин услышал последние слова. Он был зол на себя, что так жестоко обошелся со старым Гитано, и жестокость опять полезла из него.

— Давно бы пора пристрелить Истера, — заговорил он. — Избавили бы его от боли, от ревматизма. — Он искоса посмотрел на Гитано — уловил ли тот параллель, но большие костистые руки не шевельнулись, глаза недвижно смотрели на лошадь. — К старичью надо быть милосердным, избавлять от страданий, — продолжал отец Джоди. — Один выстрел, сильный шум, одна сильная боль — скажем, в голове — и все. Это лучше, чем вечная ломота в костях и гнилые зубы.

— Старики имеют право отдохнуть, — вмешался Билли Бак. — Шутка ли, проработали всю жизнь. Может, они не против еще поболтаться на этом свете.

Карл внимательно вглядывался в исхудавшую лошадь.

— Ты не представляешь, каков был Истер в старые времена, — сказал он с теплыми нотками в голосе. — Вскинутая шея, точеная грудь, изящный круп. Барьер из пяти перекладин брал почти с места. Я на нем выиграл заезд, когда мне было всего пятнадцать лет. Пару сотен всегда мог на нем заработать. Не представляешь, каков был красавец. — Он оборвал себя, потому что презирал мягкотелость. — Но сейчас его надо пристрелить, — заключил он.

— Он имеет право отдохнуть, — стоял на своем Билли Бак.

Отцу Джоди пришла в голову забавная мысль. Он повернулся к Гитано.

— Если бы в предгорьях росла яичница с ветчиной, — сказал он, — я бы тебя взял — пасись на здоровье. Но чтобы ты пасся в моей кухне — это мне не по карману.