С мыслями о соблазнении - страница 45

притом темпераментный и зачастую весьма несговорчивый в том, что касается

его трудов. Он художник. И очень напоминает мне его деда, моего брата. Генри

был поэтом и обладал точно такими же качествами.

Дейзи не была уверена, что Эвермор такой уж славный мальчик, каким его

описала леди Матильда, но определения «темпераментный» и «несговорчивый»

казались вполне справедливыми.

− Себастьян, − продолжала леди Матильда, − всегда поступает лишь по своему

усмотрению, так что ему чрезвычайно сложно принять чью-то помощь, пусть

даже он и нуждается в ней. Он всегда был таким. Гордым, как дьявол. Особенно

в отношении его книг. – Она рассмеялась. – Помню, как он впервые показал мне

написанную им историю… кажется, ему тогда было одиннадцать… о, вот было

шуму, стоило мне предложить, чтобы вместо колдуна главным героем стал

обычный мальчик. Да что там, он не меньше недели перечислял мне все

причины, по которым это не годится. И представьте только мое удивление,

когда выяснилось, что он очень близко к сердцу принял мой совет и переписал

рассказ с учетом моих предложений.

− Вы можете мне что-нибудь посоветовать, мэм?

На мгновение она призадумалась.

− Марлоу считает, что последние его книги не дотягивают до уровня прежних

работ. Говорит, в них не хватает души. Полагаю, вы тоже согласны с сим

утверждением?

− Да, именно.

− Вот и мне так кажется. – Помолчав секунду, леди Матильда продолжила: −

Марлоу считает, что вы привнесете в творчество Себастьяна некое вдохновение,

недоступное нам с виконтом. И раз уж вы знакомы с Себастьяном совсем

недавно, то сможете быть объективнее, нежели кто-то из нас.

− Надеюсь на это, леди Матильда.

− Я очень привязана к племяннику, мисс Меррик, и уже давно беспокоюсь о

нем. Он изменился, пожив за границей. Не знаю почему. Он принялся писать с

головокружительной быстротой и в результате создал немало произведений, но

вот качество их пострадало. Он все реже стал писать домой, а потом и вовсе

забросил письма. Я знаю, произошло нечто ужасное, но не понимаю, что

именно. Конечно, все эти годы из Италии до меня доходили некоторые слухи,

но… − Она умолкла. – Неважно. Вы просите совета? Мой совет: всегда говорите

ему то, что действительно думаете. Не пытайтесь быть доброй и подсластить

пилюлю. Он тут же видит насквозь подобный вздор.

− У меня имеются недостатки, мэм, − печально ответила Дейзи, − но лесть не в

их числе.

Пожилая дама окинула ее проницательным взором.

− Несомненно, поэтому Марлоу и выбрал для этой работы вас. Если мой

племянник уважает ваши суждения, он прислушается к ним, даже если станет

спорить до хрипоты. Так что, если считаете, что правы, стойте на своем до

конца. Не позволяйте запугать себя или спровадить вон.

− Он уже попытался это сделать. Но безуспешно.

− Хорошо. А вы, я вижу, крепкий орешек. Что ж, в таком случае следует

подготовиться к неприятностям, дорогая. Чувствую, грядет буря.

Дейзи вспомнила взгляд Эвермора – как от негодования глаза его темнели до

стального цвета грозовых облаков − и не смогла с ней не согласиться.

Любопытство – опасная вещь. Оно сгубило кошку. Вероятно, это оно побуждает

мотыльков лететь к огню, и из-за него падают в колодцы дети. Движимый им,

любой здравомыслящий писатель идет на безумные поступки: к примеру,

читает отзывы на свои пьесы и письма с поправками к книгам.

Себастьян уставился на перетянутую бечевкой рукопись на траве неподалеку,

зная, что пожалеет, если поддастся любопытству. И тем не менее, страстно

желая узнать, что же там написала мисс Меррик.

Граф нагнулся вперед, отчего гамак, в котором он лежал, опасно накренился, но

с такого расстояния все равно не смог прочитать письмо. Он вытянул шею и

скосил глаза, но и так не смог разобрать напечатанные слова. Не выдержав, он

вновь сел.

Как бы там ни было, какое дело ему до ее мнения? Несостоявшаяся

писательница, разъяренный критик… может, и редактор из нее никакой. Его ни

капли не интересует, что она имеет ему сказать.

Себастьян вновь склонился, опершись локтями о колени. Она заявила, что у

истории впечатляющий замысел, но едва ли ее слова пролили хоть какой-то

свет. Черт, да он написал роман двадцать лет назад. Он уже даже не помнил,