Сага о Йорике - страница 3
И опередили викингов вновь - конными и пешими, пешими и конными прутся чёртовы Чернобурки, и нет им ни края, не конца. Может, ему, Йорику, попросту лень сосчитать?
И смяли они соплеменников Йорика, нанеся им поражение. Точно бурей пронеслись. И таким был взгляд Врага, как будто заговорёнными все воины были. То ли напитком каким, зельем одурманены, как Берсерки былых лет - то ли заклятие какое на них, магия злючая и чёрная.
И пожгли в деревне избы, и вспыхнули, сгорев дотла, многие дома. И стоял Йорик, и смотрел на это. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Когда средь бела дня насиловали сестру, разрубали брата и отца, он смотрел на это всё немым взором, не мигая. Как заколдованный чем-то или кем-то. Он не слышал криков; он словно не видел ни крови, ни пожарища. Вокруг точно остановилось всё. Он был как бы совсем один, и не мог понять своего состояния.
Совершив свой дерзкий набег, своё чёрное злодеяние, Чернобурки, однако, не двинулись вглубь страны - ограничившись лишь этой деревней и тем, что их противники, защитники этого края удирают прочь с превеликим позором, разгромленные и подавленные; Чернобурки, ухмыляясь, повернули назад. И стягом над ними была голова козла на чёрном поле, и одеждой служили шубы из чёрно-бурой лисицы. Хохот, дикий хохот, злобный демонический хохот ещё стоял в воздухе, перекрикивая ор боли и плач, хотя Чернобурок уж и след простыл.
И выйдя из-за куста, направился Йорик прямиком в свою фюльке. Надо же, его не тронули даже враги - что взять с труса? Который не станет сопротивляться. Который бросит всё и убежит.
Что же люди? Женщины и старики; маленькие дети? Цокали языками, грозили кулаками. С презрением плевались и, воздевая руки к небу, проклинали. Неодобрительно качали головами и пожимали своими плечами. Швыряли в Йорика камни. А Йорику хоть бы хны.
И зашёл он в дом, но тишина в нём. Лишь копоть гробова, и больше ничего. Никто не нальёт суп. Не скажет доброго слова (ибо все мертвы). Его и раньше не любили, но Йорикова семья принимала его таким, какой он есть, и всё прощала. Но даже после увиденного ползёт по лицу дурацкая улыбка...
И изгнали Йорика из фюльке, чуть не побив. И бежал он прочь, и вдруг понял, что уже далеко, средь белой пустоты, мчится, гонится за ним большой-пребольшой и белый волк.
Так быстро юноша не бегал никогда - точно на сковороде его поджарили в одно место! Точно стрела он нёсся неизвестно куда, но большой белый волк, окрас которого временами мимикрировал в серый, словно шутя его нагонял. Волк не рычал, и это было странно.
Сколько он так пробегал, Йорик позабыл. Но выдохся и рухнул на землю, обессиленный совсем. А волк не позади - напротив! Глядит глаза в глаза. И словно читает Йорик: "Я - твой страх! ".
Волк вдруг уселся, как послушный пёс. Не стал он отчего-то поедать Йорика. Видать, даже волку он, Йорик, омерзителен?! А зачем же тогда гнался? Смысл?
Волк вдруг очнулся и подошёл к лежащему до сих пор парню. И стоял над ним долго, словно не решаясь растерзать.
И вдруг точно осенило Йорика. Как ледяной водой с утра из бочки окатили. Как громкая и звонкая пощёчина.
А волк смотрел на него так, точно он, Йорик, предал этого волка, насолил ему изрядно.
И сев, расплакался, разревелся Йорик, точно девчонка. И пообещал волку мысленно, глядя прямо в глаза, что изменится, исправится.
И вернулся он в деревню, и не преследовал его тот чудный, дивный волк.
И просился Йорик подмастерьем. Но ни сапожник, ни портной, ни ткач, ни мельник, ни кто-либо другой не хотел принимать его к себе в качестве работника. Ибо знали люди, что до крайности ленив и плох этот бездельник Йорик, и больше от него будет проблем, чем пользы.
Тогда Йорик, как мог, попытался восстановить свой дом. Отстроил кровлю, дверь подбил. Куча мозолей, ссадин, синяков на неженке. И возлюбопытствовали люди, и даже пришли помочь. И глазам своим не верили, а Йорик и сугробы расчистил, и за любую работу брался, не требуя платы. И рад он был чёрствой лепёшке, брошенной кем-то из жалости.