Сахаровский сборник - страница 13

Я бежала, почти задыхаясь, по переходам. В голове стучали не мысли, а какие-то наплывы тревоги, растекающиеся по всему телу и сжимающие мышцы. По дороге еще задерживалась у автоматов, пыталась звонить. Курский. Под землей через Садовое. Подумалось: "Может, проехать троллейбусом за Яузу, посмотреть, что у дома?". Но троллейбуса нужно было ждать, и я побежала. С горки видна толпа у подъезда, как потом выяснилось — корреспонденты. Сразу за переулком Обуха возник тип с красной книжечкой в руках, потребовал у меня паспорт. Из-за его спины выглядывал второй. Посадили они меня в машину и повезли совсем недалеко, почти напротив, в дом над Яузой. Усадьба там, видно, раньше была и парк, потом детский туберкулезный санаторий, теперь — милиция. Там я просидела в красном уголке часа четыре. Мною не интересовались, но и не отпускали. Состояние было тупое, вокзальное, когда ожидание неотвратимо.

Понимала: с сегодняшнего дня началась новая полоса. До этого дня они Андрея не трогали, сегодня решились. Что это? Уверенность, что им все сойдет с рук? Проверка — как отзовется мир? Снова полное беззаконие сталинских времен? Неужели сегодня это возможно? Во что это выльется — страшно было подумать.

Потом вошел какой-то милиционер и сказал: "Вы свободны". В дверях столкнулась со Славой Бахминым.[1] Оказывается, его тоже задержали. Звоним каждый к себе домой и отправляемся на другую сторону улицы. В подъезде к нам присоединяется Феликс Серебров.[2] У дверей квартиры два милиционера в полной парадной форме (белые ремни, нарукавники) ошеломляют нас сообщением: "Все уехали на аэродром провожать". Ничего больше добиться не можем. То ли им "не положено" что-то другое говорить, то ли они и сами не знают ничего. А может быть, и то, что говорят, — туфта…

Так я запомнила этот черный день. Один из самых уважаемых человечеством людей, лауреат Нобелевской премии Мира, крупнейший русский физик, академик Андрей Сахаров без суда и следствия насильственно этапирован в город Горький, где ему определили местом жительства квартиру, охраняемую милицией и Комитетом государственной безопасности, режим изоляции, переписки и прочее, и прочее.

Все последующие дни мы слушали радио. Мир за пределами нашего государства, казалось, вот-вот взорвется от возмущения. Протестовали правительства, общественные организации и ассоциации, политические и общественные деятели, ученые, писатели, просто люди, знавшие его лично и знавшие о его деятельности.

Протестовали и мы, его соотечественники, но, увы, далеко не все, а лишь те, кто для себя молчание считал формой пособничества властям. Впрочем, наверное, я не права: среди молчащих были и такие, которые страдали от своего молчания, однако не сумели преодолеть великий страх перед репрессивной машиной. Уроки прошлого подкреплялись уроками настоящего, и это парализовало многих. Такими молчальниками оказались почти все ученые, в том числе — академики, все научные и общественные организации, в том числе и Академия наук. Это грустное и позорное обстоятельство обеспечило успех предприятия. Андрей до сих пор в Горьком, режим его содержания постепенно ужесточается, а из тех, кто шел с ним рука об руку в правозащитном движении, мало кто остался на свободе. За месяцы до его ссылки арестованы Татьяна Великанова,[3] Виктор Некипелов,[4] вскоре после ссылки — Мальва Ланда,[5] Александр Лавут,[6] Леонард Терновский,[7] Вячеслав Бахмин, Феликс Серебров, Татьяна Осипова[8] и многие другие. Волна репрессий прокатилась по всей стране. В лагерях свирепствует произвол. "Теперь все, теперь нет вашего защитника", — объясняют начальники подследственным и заключенным.

Сегодняшний день в истории нашей страны выглядит страшным и безысходным. Одна надежда, что это лишь сегодняшний день — никто не знает, что будет завтра.