Самые первые - страница 11

Никогда не забуду один полет, который мы выполняли с Литвинским. Наши самолеты шли по маршруту. Погода портилась. Начала развиваться мощная кучевка. После второго поворотного пункта нижняя кромка облаков стала опускаться, прижимая нас к земле. Выход был один — подняться над облаками. Но на какой высоте они кончаются? Литвинский — опытный летчик, я новичок, в сложных условиях еще не летал. Как в этом случае поступить?

— Я — четыреста двадцать шестой, — иду парой после второго, нижняя кромка понижается. Разрешите выйти за верхнюю, — слышу в наушниках голос ведущего.

— Добро, — отвечает руководитель полетов.

Я уже приготовился отвернуть вправо на десять градусов, чтобы одиночно пробивать облака, но голос командира упредил это решение:

— Стать ближе, четыреста двадцать седьмой.

Я любил групповые полеты и умел неплохо держаться в строю, но то были полеты в простых метеоусловиях. А сейчас… Я подошел к Литвинскому поближе и стал крыло в крыло. Теперь только это крыло да приборная доска были предметом всего моего внимания.

Самолеты перешли в набор высоты. Две тысячи пятьсот, три тысячи… отсчитывает высотомер. Просветов не видно, облака делаются плотнее, гуще. Четыре тысячи, пять тысяч… Такое впечатление, будто наступили сумерки. И мне вдруг начинает казаться, что самолет кренит в правую сторону. «Делаем поворот вправо», — подумал я и взглянул на навигационные приборы. Но что это? Авиагоризонт показывает, что мы идем с набором высоты без какого-либо крена, по прямой. Смотрю на другие приборы — указатель курса, указатель поворота скольжения… Но и они не показывают крена.

На эти сомнения ушло не более секунды. Одной секунды! Но и за это время интервал между самолетами увеличился, и истребитель Литвинского стал еле просматриваться, так что я едва не потерял своего ведущего.

«Не отвлекайся!» — командую сам себе и опять вплотную подхожу к Литвинскому.

Самолеты набирают высоту: шесть тысяч… семь тысяч метров. И снова сплошной туман. Густой, липкий. Я бегло гляжу по сторонам, и мне вдруг отчетливо представляется, что я уже на спине, что мы летим вниз головой. Смотрю на приборы, чтобы убедиться, что ничего не изменилось и мы продолжаем набирать высоту с прежним курсом. Но для этого надо очень поверить приборам.

Пот льет градом. Он попадает в глаза, мешает следить за ведущим. Высота растет: восемь тысяч… девять тысяч… Голова становится тяжелой, словно свинцом наливается. А под фонарем соседнего самолета улыбающееся лицо и поднятый вверх большой палец Литвинского: «Все в порядке, молодец!».

Я выдавливаю из себя жалкое подобие улыбки и думаю: наверное, очень смешным и жалким я выгляжу со стороны.

Но вот облачность начинает редеть. На десяти тысячах метров она уже похожа на легкий утренний туман, через который виден диск солнца. Десять тысяч пятьсот метров. Мы выскакиваем из облаков, и ощущение перевернутого полета моментально исчезает. Будто его и не было совсем. Вот теперь-то я улыбаюсь Литвинскому по-настоящему. Радостно и спокойно. Правда, до земли одиннадцать километров, и, прежде чем туда попасть, нужно снова пройти через всю эту толщу облаков. А держаться в строю на снижении несколько посложнее, чем в наборе высоты.

Чем ближе мы подходили к аэродрому, тем сильнее росло беспокойство. Но вдруг, на мое счастье, показался узкий и длинный просвет вдоль береговой черты. Он был похож на глубокое ущелье в горах. И мы ныряем в этот просвет.

Зарулив на стоянку и выйдя из кабины самолета, я почувствовал чертовскую усталость. Шлем промок насквозь, шевретовую куртку тоже хоть выжимай.

— Что, устал? Трудновато было? — спрашивает Литвинский.

— Да нет… — начал было я, но, поймав на себе лукавый взгляд командира звена, признаюсь: — В общем, есть маленько.

И мы оба рассмеялись.

Полет стал хорошим уроком. Позже, летая в Заполярье, я попадал в более сложные переделки, но такой глубокой иллюзии никогда не испытывал. Я научился верить приборам.

Незаметно прошел еще год. Мы возмужали, как говорят, стали на крыло и получили новое назначение — в Заполярье! Мы — это Алик Разумов, Леша Линник и я. Леша присоединился к нашему коллективу позднее. Образовалась, таким образом, дружная холостяцкая община.