Санкт-Петербургские вечера - страница 50
Кавалер (смеется). И вы полагаете, милый друг, что моя кривая уже начинает поворачивать обратно?
Граф. Нисколько в том не сомневаюсь и могу тут же представить доказательство: вы здесь. Какие чары гонят вас из общества со всеми его удовольствиями и каждый день приводят в компанию двух пожилых людей, чья беседа, казалось бы, не обещает вам ничего занимательного? Почему слушаете вы меня сейчас с удовольствием? — потому, что на челе своем носите знак, о котором я только что говорил. И порою, когда вижу я, как приближаетесь вы к нам, мне кажется, будто рядом с вами шествует ваша мать, облаченная в блестящие одежды; она указует перстом на террасу, где мы вас ожидаем. Я знаю: рассудок ваш еще противится некоторым познаниям, но лишь оттого, что всякая истина требует подготовки. Не сомневайтесь: придет день, и вы насладитесь истиной вполне, но уже сегодня радуюсь я той проницательности, с которой вы так ясно и четко изложили великое противоречие человеческой природы, противоречие, к которому я пока еще не обращался, хотя оно воистину поразительно. Все верно, г-н кавалер, род человеческий без конца рассуждает как о счастье, так и о бедствиях добродетели. Но для начала людям можно посоветовать следующее: Если существует, по-вашему, примерное равенство приобретений и потерь, то в случае сомнения сделайте выбор в пользу добродетели, которая «так любезна», — тем более что на самом деле признавать это равновесие нет никакой нужды. Действительно, то противоречие, о котором вы только что говорили, обнаруживается всюду, ибо весь мир
подчинен двум силам.>1 Приведу, в свою очередь, еще один пример. Вы посещаете спектакли чаще, нежели мы с сенатором, так вот, разве не всякий раз возвышенные тирады Лузиньяна, Полиевкта и Меропы>(5) вызывают в публике живейшее участие? Припоминаете ли вы хоть одно проявление сыновней или супружеской любви, хоть одно выражение благочестия, которое зрители не прочувствовали бы во всей глубине и не наградили бурными рукоплесканиями? Но явитесь в театр на следующий день — и вы услышите тот же шум после куплетов Фигаро." Казалось бы, здесь то самое противоречие, о котором мы только что говорили. Но в сущности, никакого противоречия в собственном смысле слова здесь нет, ибо сравнение производится в отношении разных объектов. Вы, г-н кавалер, подобно нам, читали следующие строки: Mon Dieu quelle guerre cruelle!
Je trouve deux hommes en moi.
Кавалер. Разумеется. Полагаю даже, что совесть должна заставить каждого из нас воскликнуть вслед за Людовиком XIV: «Ах! как же хорошо известны мне эти два человека!»
Граф. Чудесно! — вот и ответ на ваш вопрос и на многие другие, по сути тождественные с ним и отличные по форме. Один человек по всей справедли
вости превозносит преимущества, выпавшие на долю добродетели, — и совсем другой человек в том же самом человеке станет вам через мгновение доказывать, что добродетель существует на земле лишь для того, чтобы
■Vim sentit geminam (Ovidii
>11 Скорее: столько же шума — этого достаточно для точности данного замечания — но не тот же шум. Совесть ни в чем не ведет себя подобно пороку, и у ее рукоплесканий особое звучание.
ее преследовал, бесчестил и убивал порок. Так кого же мы слышим? — Двух разных людей с разными мнениями, и в этом нет ничего удивительного, — только вот мнения этих людей далеко не равноценны. Здравый разум и чистая совесть провозглашают то, что постигают с полной очевидностью: во всех предприятиях, во всех званиях, во всех делах преимущество (при прочих равных условиях) находится на стороне добродетели; здоровье, первое из земных благ, без которого все прочие ничего не стоят, есть отчасти ее творение; наконец, добродетель щедро дарит нам внутреннюю самоудовлетворенность и спокойствие, в тысячу раз более драгоценные, чем все сокровища мира.
И напротив, именно раздраженная или мятежная гордыня, именно алчность, зависть и нечестие сетуют на земные невыгоды добродетели. Так что говорит это не просто человек, но — другой человек.
В своих рассуждениях (еще сильнее, чем в своих поступках) человек слишком часто бывает подчинен минутной страсти, в особенности же тому, что называют настроением. Хочу процитировать по этому поводу одного старинного, даже древнего автора, об утрате сочинений которого я весьма сожалею: столько силы и глубокомыслия блещет в дошедших до нас отрывках. Это — важный Энний,