Санкт-Петербургские вечера - страница 9
Однако заметьте: эти универсальные и незыблемые законы сами по себе еще не доказывают, что равенство благ и несчастий, о котором я до сих пор говорил, действительно существует. Я сделал подобное допущение, как уже было сказано, для того, чтобы облегчить себе рассуждения, — но нет ничего более ложного, и вы сейчас в этом убедитесь.
Начнем с того, что никогда не будем рассматривать отдельного человека, ибо всеобщий закон, закон очевидный и очевидным образом справедливый, гласит: наибольшая сумма счастья, в том числе и земного, принадлежит не добродетельному человеку, но добродетели как таковой. В противном случае не существовало бы больше ни порока, ни добродетели, ни заслуги, ни вины, а следовательно, никакого морального миропорядка вообще. Представьте, что каждый добродетельный поступок, так сказать, оплачивается какой-нибудь мирской выгодой, — но тогда этот акт, уже не заключающий в себе ничего сверхъестественного, не мог бы заслужить вознаграждение подобного же, сверхъестественного, рода. Вообразите, с другой стороны, что у вора, в то самое мгновение, когда он совершает кражу, в силу некоего божественного закона должна отпасть рука, — но тогда люди будут воздерживаться от воровства точно так же, как воздерживаются они от того, чтобы класть руку под топор мясника; в итоге моральный порядок совершенно уничтожится. Чтобы согласовать этот порядок (для разумных существ единственно возможный и к тому же доказанный фактами) с законами справедливости, нужно было, чтобы добродетель в самом деле вознаграждалась, а порок нес наказание, в том числе и в этом мире, — но не тотчас же и не всякий раз. Было необходимо, чтобы несоизмеримо более значительный удел счастья присуждался добродетели, а соответствующий удел несчастий доставался пороку, но чтобы отдельный человек при этом
никогда не мог ничего знать наверняка, — и такой порядок действительно установлен. Вообразите любую иную гипотезу — и она вас приведет прямиком к уничтожению морального строя или к сотворению другого мира.
А теперь перейдем к подробностям и начнем, если позволите, с правосудия человеческого. Поскольку Бог пожелал, чтобы люди управлялись людьми же (по крайней мере, внешне), Он передал суверенам верховную прерогативу — карать преступления, и именно в этом своем качестве государи главным образом Его и представляют. Замечательный отрывок на эту тему я нашел в законах Ману,>(18) так что позвольте мне прочесть соответствующее место из третьего тома Сочинений кавалера Уильяма Джонса.>ш Эта книга лежит как раз у меня на столе.
Кавалер. Прочтите, если угодно, но прежде сделайте одолжение и растолкуйте мне, кто таков сей король Ману, коему я никогда не имел чести быть представленным.
Граф. Ману, г-н кавалер, — это великий законодатель Индии. Одни говорят, что он сын Солнца, другие же утверждают, что он был сыном Брахмы, первого лица в Троице Индусов.>6> Я остановился в нерешительности между двумя этими одинаково правдоподобными мнениями и не надеюсь сделать выбор. К великому сожалению, точно так же не в силах я вам поведать, в какие времена тот или другой из предполагаемых отцов произвел Ману на свет. Кавалер Джонс, человек весьма ученый, полагает, что свод законов Ману, возможно, предшествует Пятикнижию Моисея, и уж наверняка — всем законодателям
Греции.>7> Но вот г-н Пинкертон/>20 также обладающий известными правами на наше доверие, позволил себе посмеяться над браминами; он вообразил, что способен им доказать, будто Ману мог быть не более чем почтенным законоведом тринадцатого столетия.>8> Не в моих правилах, господа, препираться из-за столь ничтожных расхождений; итак, я прочту вам сейчас этот отрывок; время же его появления на свет пусть остается для нас тайной.
«В начале времен создал Брахма духа кары, коего предназначил служить царям. Он наделил его телом из чистого света. Дух сей есть сын Брахмы, он — само правосудие и защита всякой твари. Страх перед этим духом вынуждает все одаренные чувством существа, способные к, движению и неподвижные,>ш блюсти умеренность в естественных наслаждениях и не удаляться от исполнения долга. И потому, приняв как должно во внимание место, время, собственные силы и божественный закон, да наложит царь справедливую кару на всех, кто творит неправедное, ибо наказание есть действенное орудие, истинный распорядитель общественных дел и страж законов; мудрецы нарекли его поручителем за все четыре сословия государства, ведающим точным исполнением их обязанностей. Наказание управляет родом людским, наказание оберегает его, наказание бодрствует, когда дремлют стражи человеческие. В наказании заключается для мудрого венец правосудия. Стоит лишь нерадивому монарху забыть о каре — и сильный кончит тем, что изжарит на огне слабого. Весь род людской удерживается в границах