Санта–Барбара III. Книга 1 - страница 10
— Как знаешь, только я что‑то не вижу, чтобы ты был спокоен.
Дик Гордон наконец‑то улыбнулся.
Увидев эту улыбку Мейсон решился спросить:
— Ты что, Дик, не доверяешь мне?
Вместо ответа мистер Гордон запустил руку в карман пиджака и извлек два ключа, нацепленных на одно колечко.
— Видишь эти ключи? — спросил Ричард Гордон.
— Я еще не ослеп.
— Ты знаешь, от чего они? — шепотом спросил Ричард.
— Думаю, от твоего сейфа.
— Вот именно. Только не от того, что стоит у меня в конторе и не от того, что находится у меня дома. Это ключи от банковского сейфа. Я поместил туда все бумаги по этому делу. Там лежит еще несколько важных документов.
Мейсон с уважением посмотрел на маленькие ключи, поблескивающие в пальцах своего приятеля.
Тот дрожащими пальцами судорожно снял один из ключей с кольца.
— Вот, — протянул он его Мейсону, — держи.
— Ты говоришь так, Дик, будто собрался тут умереть. Тогда отдай мне оба ключа.
— Нет, Мейсон, я еще собираюсь пожить, но я хочу быть уверенным в завтрашнем дне. Мне будет спокойнее, если один из ключей будет находиться у тебя.
Мейсон открыл свой бумажник и спрятал ключ. Объявили рейс на Нью–Йорк. Формальности не заняли много времени, ведь вещей у них почти не было.
— Почему мы летим вторым классом? — поинтересовался Мейсон, входя в салон, — ведь я думаю, расходы за счет клиента?
— К сожалению, других билетов не было. Ричард Гордон устроился возле иллюминатора, а
Мейсон занял место рядом с ним. Через четверть часа «боинг» разбежался по взлетной полосе и взмыл в безоблачное небо.
Гордон немного успокоился, отстегнул ремень. Он раскрыл свой кейс и принялся просматривать бумаги. Очки поблескивали на его лице. Он изредка давал какой‑нибудь документ Мейсону, тот пробегал его глазами и авторучкой делал небольшие пометки на полях.
— Дик, почему с этим делом обратились именно к тебе?
Стюардесса предлагала напитки. Мейсон приветливо улыбнулся молодой девушке и отказался от выпивки. А вот Ричард Гордон взял бокал с красным вином и принялся пить мелкими глотками.
— А как же твое сердце? — улыбнулся Мейсон.
— От этого ему хуже не будет.
— Но и лучше тоже не станет, — заметил Мейсон.
— Когда прилетим в Нью–Йорк, я тебе обещаю, что больше к спиртному не прикоснусь. Просто я немного волнуюсь и хочу унять свой испуг.
— Ты что, боишься летать в самолетах?
— Мейсон, у меня такое чувство, что я какую‑то большую часть своей жизни провел то в самолетах, то в зале суда.
— Я тебя понимаю, — Мейсон улыбнулся, — ведь твои клиенты живут в разных концах штатов.
— Да, мне часто приходится с ними встречаться и не всегда они приезжают ко мне зачастую мне приходится навещать их, чтобы утрясти кое–какие проблемы.
— Дик, — Мейсон придвинулся к своему напарнику, — как у тебя дела?
— Что ты имеешь в виду?
— Конечно же не службу, на службе у тебя все прекрасно.
— Да, насчет работы я не жалуюсь.
— Я имею в виду, как у тебя дела дома?
— Дома? Вроде бы все прекрасно. В последнее время меня беспокоят только дети. С женой все прекрасно, Саманта меня понимает с полуслова.
— Завидую тебе, — бросил Мейсон. — А что у тебя с детьми, какие‑то проблемы?
— Да нет, и проблем, в общем, особых нет, но знаешь как с ними… Вечно им что‑то не так, вечно у них какие‑то нелады. Они даже ссорятся между собой, выясняют свои политические взгляды, взгляды на жизнь… Младший похож на Саманту, он вспыльчивый и нетерпеливый, а старший — спокойный. Вот они и ссорятся. То одному что‑то не понравится, то другому. На прошлой неделе они принялись спорить о политике и так сцепились, Мейсон, что втянули и меня, и Саманту. Мы даже с женой перессорились из‑за них. А потом они совершенно спокойно помирились и уехали на уикенд, а мы с Самантой остались дома злые друг на друга, злые на них.
— Но вы же помирились?
— Конечно помирились. Саманта ужасно обрадуется, увидев тебя, Мейсон.
— Думаешь, обрадуется? Мне уже кажется, что меня все встречают без радости, а с каким‑то сожалением и жалостью.
— Да, она знает обо всем, что у тебя случилось, я ей рассказывал.
— Может быть, не стоило, Дик?
— Да нет, Мейсон, лучше, когда женщина все знает, тогда нет никаких недомолвок, недосказанности, когда все ясно и расставлено на местах.