Сапоги императора - страница 24

— Молчать! Беженцев сам староста по квартирам разведет!

Подошла мать. Принесла в фартуке несколько ломтей хлеба, вареные картофелины и пяток огурцов. Смущенно проговорила:

— Детишки-то холодные и голодные! Вот поесть принесла...

Богатеи промолчали. Отец позвал старика беженца:

— Дед, не побрезгуй, возьми еду для детей!

Лицо старика просветлело.

— О-о-о, бульба! И хлеб...

Он снял шапку и протянул ее. Мать положила еду в шапку. Появился староста и заторопил богатеев:

— Буров, Сапунов, Трусов! Скорее ведите беженцев к себе. Каждому по одной семье приютить...

Богатеи медлили, и наконец Трусов спросил:

— Приютить можно, но скажи, кто и сколько будет за квартиры платить?

— Частью казна, а частью сами беженцы. Если у них денег не будет, так отработают: у всех дел по горло!

Богатеи повели беженцев по своим домам, а мы пошли в свою избу. Отец раздосадованно ворчал:

— Жадности человека конца нет. На чужом горе и то хотят нажить деньги!

* * *

Я боялся опоздать в школу и, когда к ней подбежал, то застал класс в полном сборе. Мальчишки и девчонки стояли на крыльце, жались друг к другу и пищали, и смеялись, когда дождевые ручьи скатывались с крыши:

— Б-р-р-р! Собачья дрожь пробирает.

Андрейка Щицин выкрикнул:

— Скоро ли нас в школу пустят?

Но вот появилась уборщица.

— Эй, дрожальники, бегите в класс и погрейтесь!

Мокрые, в грязных лаптищах, мы с шумом вломились в классную комнату и сразу остановились, да, точно перепуганные мыши, притихли. Андрейка испуганно шепнул:

— Мишка, а тут поп!

Я и сам видел, что у классной доски стоял священник. Он взмахнул рукой, и широченный рукав рясы, словно большая черная птица, проплыл над нашими головами.

— Суетнов, начинай петь молитву «Отче наш»!

Я хотел было сказать, что у меня плохой голос, но промолчал и завел во всю мочь:

От-че наш, иже еси на не-бе-си-и...

Мальчишки и девчонки фыркнули. Священник притопнул:

— Э-т-т-т-о что такое? Разве можно превращать моление богу в балаган? Что за смех?

Я ответил:

— Батюшка, они над моим голосом смеются. Он у меня никудышный. Дядя Петруха Сапунов за такое пение выгнал меня из дома...

Священник помедлил и вызвал Егранова Федьку.

— Ну-ка, Егранов, запевай!

Федька пропел хорошо. Священник повеселел и разрешил нам сесть за парты.

— Дети, я буду приходить к вам по понедельникам. Разучим с вами несколько молитв, а потом начнем изучать священную историю, иначе — закон божий. Теперь же я кое-что спрошу у вас... Ну-ка, Суетнов, объясни мне, как ты понимаешь слова молитвы «Отче наш»!

Вопрос мне показался простым, и я, не подумавши, бойко ответил:

— Отче... Это отчим. Не родной отец. Чужой, значит!

Священник скривился, словно горькое проглотил:

— Я тебя спрашиваю не о человеках, а о боге. Понял? Озоровать ты мастер, а мозгами шевелить ленив!

И, пристукивая при каждом слове по столу, он продолжал:

— Так вот, запомни! Отче наш — это отец небесный. Бог-отец. Творец земли и неба, а также всего сущего в мире...

И священник ткнул себя пальцем в грудь:

— Я тоже отче! Отец духовный. Батюшка для вас и всех мирян. Так меня зовут и вы зовите!

Я несмело пролепетал:

— И еще вас зовут священником и попом...

Священник молча подошел ко мне и потянул за ворот рубахи:

— А ну, покажи крест!

Крест на мне всегда был, и потому я охотно расстегнул ворот.

— Вот, батюшка, глядите!

— Глядите... А на что глядеть-то? Креста нет!

Я глянул, и у меня сердце упало: на шее болтался один ниточный гайтан!

— Крест сегодня был! Я не знаю, куда он пропал... Скорее всего оторвался и потерялся!

Обдав меня густым запахом папиросного табака, священник передразнил:

— Потерялся... На тебе, наверно, креста-то с пеленочного возраста нет. И все из-за нерадивости твоих родителей. А ну, басурман, встань в углу на колени!

— Батюшка, мамка нынче же даст мне новый крестик: у нее на полке в мешочке, вместе с наперстками и иглами, десять крестов лежат...

Но священник не сменил гнев на милость, и я поплелся в угол и там встал на колени. Мальчишки и девчонки с жалостью и боязнью поглядывали в мою сторону, а мне было стыдно и обидно: ведь священник ни за что ни про что наказал меня, да еще басурманом обозвал. Стоял я на коленях и думал: «Поп не забыл, как я его в коридоре головой боднул!»