Save your soul, Beauty - страница 10

Дракула заметил, что Лайя прослушала всё сказанное им. И позже Бёрнелл поймёт, что реставрация картины — лишь предлог для того, чтобы она оказалась здесь.

— Куда ты всё смотришь? Думаешь, как сбежать? — обнажил он клыки. — Лайя, mia cara*, давай без глупостей. Тебе понравится здесь. Будем беседовать. Даже одежду я уже тебе приготовил. — Подошёл он к массивному дубовому шкафу и раскрыл его, представляя взору Бёрнелл огромное количество самых разнообразных платьев на вешалках.

— Что… что это? — на выдохе произнесла она, дотронувшись до шершавой фактуры. — Это ты мне… Влад. Сколько девушек жило здесь?

Бёрнелл повернулась к нему, в ожидании ошеломительного ответа, но Дракула молчал, чем ухудшал положение.

— Много, Лайя».

В реальности Дракула продолжил трапезу, при этом то и дело кидая короткие взгляды на задумчивую девушку. Бёрнелл вновь посмотрела на пасту и только отвлеклась от приятного воспоминания, как опять подумала об этом — как Влад сначала гладил её по щеке, обводил губы пальцем, как угощал фруктом и нежно касался её рта. В тот момент всё казалось слишком интимным, да и сейчас от воспоминаний было не легче. Вампир словно понимал, о чём Лайя так старательно думала, и вцепился в неё гематитовым взглядом, не давая спокойно выдохнуть. Дыхание стало рваным.

Девушка увидела, как вампир поглаживал бокал, то замедляя движения, то ускоряя, и мечтала запретить себе представлять иное, но больше не могла. У неё помутился рассудок, и Лайя с тяжёлым вздохом подперла голову рукой. Была не в силах запретить себе фантазировать.

«Влад просто проводит пальцами по бокалу. Ничего особенного», — повторила Бёрнелл про себя, только мозгу было всё равно, она словно вновь испытывала прикосновения Влада на своей коже, и этого ей хотелось больше всего. Тело напряглось, девушка сильнее скрестила ноги.

А Дракула всё смотрел, понимая, через что вынуждает её проходить, но и сам не хотел останавливаться. Лайя слишком много сопротивлялась, да и за укус ей надо ответить.

К своему собственному удивлению, у Лайи всё-таки сохранилось немного здравомыслия. Влад сказал, что ему нравится ломать. Неужели она сейчас сломается? Вот так легко? Просто потому что сама себе что-то придумывала? Вряд ли он её намеренно соблазнял, так ведь? Девушка старательно вспоминала их прошлые беседы, стараясь ухватиться за какую-либо тему, как за спасательный круг.

— Смысл, — прошептала она, заставив вампира остановиться. — Ты зачем-то меня здесь держишь. Зачем? Из-за проклятья? В чём оно заключается?

— Лайя, у тебя экзистенциальный кризис? — усмехнулся он, подавшись вперёд. — Всё намного проще, чем ты думаешь. Держу я тебя здесь, потому что я так захотел. Да, Лайя, всё просто.

— Допустим. Но и для меня должен быть смысл, зачем я здесь? Чему я научусь, благодаря такому жизненному уроку? — рассуждала она, при этом не смотря на вампира.

— Вот как ты думаешь. Что ж, хотя бы не веришь в фатализм, — хмыкнул он и отпил из бокала. — Смысл есть для тех, кто его придумывает. В остальном же мир — чистый хаос.

— Влад, но всё же… Проклятье можно снять? Помню, в мультфильме…

— Да-да, нужно было, чтобы кто-то чудовище полюбил. Забавная история.

— А у тебя…

— У меня? Лайя, меня много кто любил, — невесело рассмеялся он и встал с деревянного стула. — Дело не в любви. За мной бегали, меня умоляли быть с ними. Герцогини, принцессы, просто крестьянки, современные звёзды; из-за меня даже совершали самоубийство. Лайя, проблема в том, что внутри у меня пустота. Я ничего ни к кому не чувствую. Я могу испытать вожделение, но любовь… что это? Стал изучать философию, погружаться в высокое, искать себя… Но я не чувствую, Лайя. Не испытываю сострадания. Я эмоциональный инвалид.

Эти слова набатом зазвучали у Бёрнелл в висках. Она выпрямилась на стуле.

— Значит, это ты никого не можешь полюбить. По-настоящему.

— Да, Лайя. Мне на всех наплевать.

— Ты стал таким из-за проклятья?

— Частично. Но и до проклятья я был тот ещё… За это и получил, — злобно расхохотался он. — Чем дольше живу, тем больше хочется чего-то чистого, нравственного, Лайя. Однако другим я не могу быть. Как там у апостола Павла про любовь было? Не помнишь? Зато я помню. Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине. Красиво, Лайя, да? А глядишь в мир, а там ничего подобного, — искривился его рот в усмешке. — Печально это. Я сам хочу владеть, познать, но не любить.