Сброшенный венец - страница 39

стр.

…Года три тому назад мне пришлось побывать на торжественном Богослужении в Успенском соборе Московского Кремля. Между прочим, в этом старинном храме почивают мощи многих московских святых – Патриархов Иова, Ермогена… И вот, когда Литургия подошла к концу, люди внезапно устремились куда‑то вправо, в глубину храма. За ними последовала и я. Там, справа, в углу, виднелась чья‑то гробница. Люди подходили к ней, крестились, кланялись, целовали ее край, прикладывали к ней принесенные с собою образки. Чьи же мощи почивали в этой гробнице? Ответ на этот вопрос я получила, только подойдя к ней. Это была рака с мощами святителя Филиппа.

Впрочем, перед этим меня ожидала еще одна встреча. Поблизости от гробницы святителя Филиппа виднелось какое‑то почерневшее от времени деревянное кресло, украшенное резьбой. Люди, стремившиеся подойти к раке святителя Филиппа, проходили мимо этого черного кресла, не обращая на него внимания. Рядом с креслом висела табличка: «место царя Ивана Грозного». Вот так, по воле Господа, в одном и том же храме сохранилась на века память о грозном царе Иване и добром и верном пастыре — святителе Филиппе. Но насколько же разную память оставили по себе эти люди! Имя одного стало нарицательным для обозначения жестокого правителя. А примером другого назидались многие поколения православных людей. В том числе – и святых. Таких, как уроженец Архангельской земли, священномученик Вениамин, митрополит Петроградский, который четыре столетия спустя, в 1922 году, также бесстрашно, как святитель Филипп, принял смерть за Христа от рук большевиков. Прав был Владыка Филипп – жизнь его оказалась подобна негасимой свече, от которой зажглось множество других свеч. Его пример пробудил и укрепил веру в сердцах многих людей. И разве может что‑нибудь угасить эту веру?

…А тем временем людской поток к мощам святителя Филиппа все ширился и ширился. И ярко горели свечи у гробниц святителей Московских – неугасимых светочей Православия.




ЮЛИАН–ОТСТУПНИК



События своего раннего детства Эдуард помнил смутно. Помнил резиновую игрушку – рыжую лису на пластмассовых колесиках – мамин подарок. Помнил пляж, на котором его папа с мамой, еще совсем молодые и такие счастливые, играли с ним в мяч, а потом строили для него крепость из песка. Эти воспоминания казались ему почти сказкой. Но в то утро, когда мать разбудила его спозаранку, время сказок для него кончилось навсегда. Он еще не досмотрел какого‑то очень интересного сна, и поэтому совсем не хотел вставать. Тогда мать схватила его за руку и вытащила из постели, окончательно разбудив несколькими шлепками. Потом, раздраженно шипя, заставила его одеться и потащила за собой по полупустым улицам. Он не успевал бежать за нею, поэтому то и дело спотыкался и падал. Она рывком поднимала его на ноги и заставляла бежать за собой, подгоняя шлепками, которые, по мере того, чем дальше они шли, становились все больней и больней. Наконец они вошли в какое‑то красивое здание с крестом наверху. Внутри стояло много людей, в основном, пожилых женщин. Слышался приятный мужской голос, перемежавшийся тихим пением. Потом, когда люди разошлись, остались только Эдик с мамой, да еще несколько человек, среди которых были и дети. Эдик слышал, как его мать, почтительно склонившись перед бородатым человеком, что‑то говорила ему, называя его при этом «батюшка». Потом его, мальчика и девочку лет десяти и одну взрослую женщину повели в пристройку при храме. Из всего совершившегося потом Эдик запомнил только то, как его голову трижды смочили водой, а потом с зажженной свечкой в руке водили вокруг столика, на которой лежали Крест и какая‑то книга, по которой читал батюшка. При этом на шею Эдику надели маленький крестик на шнурке. Так он стал христианином.

Но первое знакомство с Православием принесло ему и первую утрату – утрату имени. Теперь он почему‑то должен был забыть свое прежнее имя – Эдуард и называться Юлианом. Мать даже требовала, чтобы он произносил его не «Юлиан», а «Иулиан». Если во время встреч со знакомыми матери он называл себя по–старому — Эдуардом, то по возвращении домой его ожидало наказание.