Сцены - страница 14

— Так ведь скучно так-то? Книжку он, что ли, читает?

— Никакой. А у него есть лист такой, на котором обозначено, какие процентные билеты почем — вот он его читает. Разговор у него бывает только в то время, когда у него гости, равные ему: Трилистов миллионер, архиерей, генерал Тутохин. Прежде хоть с протопопом нашим разговаривал, а теперь уж месяца два перестал. Придет протопоп и говорит, а он сидит против него и молчит. Теперича сколько народу ему кланяется по дороге, а он ни перед кем и шапки не ломает. Сидит, как сова, без внимания и будто никого не видит. Вот она гордость-то!

— Ну а как же он тебе приказывает, куда ему ехать надо?

— Никак. Выйдет из подъезда, сядет в экипаж и ткнет меня кулаком в затривок. Это значит, прямо поезжай. Назад повернуть, так два раза ткнет. Направо, так в правое плечо, налево — в левое. И ведь до чего в своем головоломном павлинстве дошел. Ехали мы это как-то около Казанского собора, а навстречу нам солдаты шли, да и заиграй в это время музыку; так он вообразил, что ему, да что ж ты думаешь, поднял руку по-военному около шапки и держит. Барабан теперь хочет у себя дома завести, и такой манер, что как он сам в прихожую входит, так чтобы в барабан били.

В это время на подъезде опять появились расчесанная борода, ильковая шуба и соболья шапка. Кучер встрепенулся. Извозчики стащили с рысака ковер и положили в сани. Кучер подъехал. Борода, шуба и шапка сели в сани и ткнули кучера рукой в спину. Рысак помчался. Извозчики глядели вслед и говорили, качая головами:

— Скажи на милость, какая бессловесная тварь! [18]

Глубокая ночь. С Петербургской стороны у Спасителя спускаются на лед Невы извозчичьи сани с седоком в енотовой шубе и в малороссийской бараньей шапке. Седок — жирный усач небольшого роста. Извозчик — молодой парень с еле пробивающейся русой бородкой.

— Эх, пустынь-то какая! — говорит извозчик. — Не следовало бы ехать здесь. Лучше бы через мост. А то долго ли до греха…

— Так зачем поехал? Четверть версты выгадаешь, а на беду нарвешься, — отвечает седок. — Вдруг кто-нибудь сбоку выскочит, схватит под уздцы лошадь, и выйдет неприятность.

— Сбоку-то ничего, а вот седоки обижают. В прошлом году у одного у нашего парня таким манером угнали лошадь. Ехал, ехал, а седок как хватит его чем-то в затылок. Свету не взвидел парень, а седок…

Извозчик спохватился и умолк.

— Ну, а седок что? — допытывался седок.

— Что седок! Седок ничего… — произнес, понизив голос, извозчик и, обернувшись, испуганно посмотрел на жирную, усатую фигуру седока.

— Что же седок-то? Сбросил его с саней, а сам лошадь угнал?

— Да что ты с одного пристал! Извозчик само собой хмельной был. У тверезого не угонишь, да тверезого и не звезданешь. Он сам сдачи сдаст. Вот, попробуй-ка меня звездануть. У меня ключ от линейки за пазухой лежит. Нарочно с собой ношу.

— Ну, а у вашего парня седок все-таки угнал лошадь?

— Я так в висок смажу, что в лучшем виде растянешься. Вот ключ-то фунтов шесть будет. Нет, у меня лошади не угонишь. Я сам енотовую шубу угоню, — не отвечает на вопрос и храбрится извозчик, а сам все оглядывается назад.

Жестоко струсил и седок перед извозчиком.

— Да что ты на меня оглядываешься-то! — дрожащим голосом воскликнул он. — Узоры на мне написаны, что ли? Знай, стегай лошадь, да и делу конец. Мы извозчиков не боимся. Нам и ключ их не страшен, — прибавил он. — Прежде чем извозчик меня ключом по головешке съездит, я ему глаза табаком ослеплю. Вот у меня табакерка… Выну щепотку табаку да в глаза… Что он слепой-то со мной поделает?

Пауза. Седок действительно достал из кармана табакерку. Извозчик все продолжает оглядываться.

— Я, барин, назад поверну. Едем, едем, и по всей дороге ни одного встречного. Уж лучше через мост, — решительно сказал он, останавливая лошадь.

— Как назад? Теперь уж до того берега ближе осталось. Нет, брат, меня не надуешь. Не успел свой шкворень-то раньше в дело пустить, так теперь уж у меня табакерка в руках. Вот и щепоть приготовлена. Теперь только крикнуть, так и на Гагаринской набережной городовой услышит и сюда прибежит. Пошел, пошел!