Счастья тебе, Сыдылма! - страница 10

В больнице Дамдину было скучно, рана болела и не давала спать. Врач заметил, что у него нервы пошаливают, прописал какие-то капли и таблетки, запретил курить. «Хоть язык откуси. Лучше бы хлеба лишили», — ворчал Дамдин, особенно если видел в окно счастливых прохожих с папиросой в зубах. Кормили тем, чего Дамдин больше всего не любил. Врач заметил, что он тоскует в больнице, часто ходит по коридору, заглядывая в окно, и решил, что лучше его выписать, дома с детьми спокойнее будет.

Увидев отца, дети с радостным криком бросились к нему. Он прижимался губами к детским головкам, вдыхал родной нежный запах, гладил их волосы здоровой рукой. Но старший вдруг насторожился; от отца пахло больницей, а он хорошо помнил этот запах — ему разрешали навещать больную маму — и отскочил от отца, стал в сторонке, тревожно вглядываясь в его лицо.

Как изменился дом Дамдина!

Светлые лучи полуденного солнца вливались сквозь чисто вымытые стекла. Дамдин видел все вокруг в новом свете. Стол и стулья крепко стояли на ногах, постели стали пухлыми и аккуратными, посуда пропиталась приятным запахом чистоты. Воздух ароматен, как на лужайке, усыпанной цветами.

Хозяин лежит на широкой двуспальной кровати. Галки, предвестницы теплых дней, громко кричат на дворе, а с крыши размеренно падают капли. Детвора шумит на улице. Все эти весенние звуки внезапно наступившей среди зимы оттепели успокаивают боль в руке. «Тук-тук» — это в деревянном корыте-тэбшэ рубит Сыдылма мороженое мясо. «Дзинь…» Ковш задел край алюминиевого бачка. Острый нож режет лапшу — даже этот шорох доходит до него. Кухня дышит. Сыдылма, видимо, пошуровала в печи — затрещали смоляные поленья, загудело в трубе. А потом в комнату прокрался запах бурятского супа — он варится из двух килограммов мяса и лапши, длинной-длинной. Аппетит начинает дразнить Дамдина — он и забыл уже, когда ел любимое свое блюдо. Еще звуки — «Дзинь-дзинь!» Это ожили в руках женщины тарелки, ложки. И вся посуда поет. И Сыдылма тоже поет под сопровождение этой кухонной музыки.

У Дамдина глаза посветлели. «Новую песню поет. Спела бы громче. А может, ее и надо так петь, тихо, по-домашнему. Хорошая песня».

Трд… Дверь открылась… Трд… Закрылась.

— Доча, как дела?

— Как сказать? По-прежнему.

— Дамдин лежит?

— Лежит.

Это пришел тесть — сторож. Сыдылма говорит детям:

— Зовите папу. Если спит — разбудите. Пусть поест, пока суп горячий.

Босые ноги зашлепали по полу.

— Папа! Папа! Вставай! Дедушка пришел.

Тянут с него одеяло. Дамдин поднялся, пошел в кухню.

— Как передние лапки? Остались? — пошутил старик.

— Палец отрубил.

— Это хорошо. Хорошо хоть худая голова осталась цела. Тебе-то она, может, и не нужна, зато детям еще пригодится. Ну и нам тоже.

Такую-то речь закатил сторож. И без единой улыбки.

«Издевается. Голова мне не нужна!» Дамдин молчал, только морщины собрались у переносицы. И старик молчит: «Ну, как же, потерял жену, — теперь всю жизнь будет на лице трагедь корчить. Да к тому же руку покалечил. Горе-то какое, хоть рыдай в голос! Будто этим исправить можно».

А тарелки уже наполнились супом, и ложки в руках детей замелькали наперегонки. Старик заметил, с каким аппетитом и удовольствием едят внучата. Сверкнули его глаза, словно холодный ключ в густых зарослях, обратился к Сыдылме:

— Сделай, пожалуйста, из этих троих… вернее, четверых детей настоящих людей, — и на Дамдина, четвертого «дитенка», бросил ехидный взгляд. — Очень прошу тебя.

— Не понимаю, о чем вы говорите.

— Дети, говорю, еще глупенькие. Да и сам тоже… умную дорогу найти не может. Вот и говорю: будь им матерью.

Для Сыдылмы эти слова были как гром среди ясного неба. Растерялась она, замерла с ковшом в руке. Потом засуетилась у печки, словно прячась от ответа, торопливо пригласила:

— Дамдин, садись за стол. Дедушка, пожалуйста. Кушайте.

А старик, сидя за столом напротив Дамдина, гремел:

— Такую женщину поискать надо! Глубокой души человек! Да ты разве понимаешь? Тебе ведь тонкую душу нужно, как марля. Чтоб было чем печали свои процеживать! Да ты не туда смотришь! Не на ноги глядеть надо! Я-то знаю, что эта женщина и пожалеть тебя может и уважить.