Счастья тебе, Сыдылма! - страница 9

Вдали звякнуло ведро — кто-то шел к колодцу. «Вот опять же говорят, что если дорогу перейдет баба с пустыми ведрами, то жди неудачи. А почему? Что в том плохого, если один человек пересечет дорогу другому? А тут даже не человек — зверушка. Чепуха это все, чепуха». И Дамдин немного успокоился. «Что это со мной? Всего боюсь, даже дома, который сам строю. Пустых ведер да еще паршивого кота! Скоро сам себя бояться буду! Тьфу!»

И все-таки, как ни убеждал Дамдин себя, где-то в глубине души притаился суеверный страх. И этот страх, как маленькая змея, холодил его сердце, заползал в мозг и отравлял настроение.

Дамдин не верил в бога. Когда он уходил на фронт, мать подарила ему глиняную статуэтку Будды. Зашила божка в желтый шелковый платочек, привязала шнурок и надела сыну на шею.

— Не разлучайся со святым хранителем, сынок, и никакая пуля не заденет тебя. Послушай родную мать!

Но Дамдину пришлось расстаться с глиняным спасителем задолго до выхода на передовую. Новобранцев сразу же отправили на военно-пересыльный пункт, а там с ходу строем повели в баню. Дамдин стеснялся новых своих товарищей и потихоньку завернул хранителя в белье.

— Грязное — в угол! — приказал усатый старшина-кадровик. «И с богом убьют, и без бога убьют! Еще таскаться с ним — насмешек не оберешься», — подумал Дамдин и швырнул белье в угол. Рубашка развернулась, и глиняный бог упал на цементный под, разбившись вдребезги. На какую-то минуту он задержал свой взгляд на мешочке с осколками: «Может, зря я это? А что, если теперь первая же пуля мне в голову?» После жарких боев на фронте он всякий раз ощупывал свою голову. Цела. За четыре года войны он был ранен несколько раз, но голова оставалась невредимой. «Хоть сто икон нацепи на шею, а целым из этого ада не уйдешь», — не раз думал Дамдин. А потом, когда Дарима находилась при смерти, когда его мать, пожелав счастья молодым супругам, угасла на глазах, он ни разу так и не вспомнил о боге…

По одному, по два подходили строители. Бригадир распределял работу. Дамдин с двумя плотниками начал класть верхний ряд бревен. Они втроем брали на плечи квадратный брус и гуськом поднимались по качающимся под ногами трапам. Потом, передохнув, подкладывали мох, укрепляли бревно.

Дамдин был неплохим плотником. Почти до самого обеда он работал вслепую, не задумываясь. Руки и ноги уверенно выполняли все, как надо, а голова была занята мыслями. «Разве это жизнь? Все к худшему. Пришла чужая женщина и ходит за моими детьми. И справляется — вот уж не ожидал, ведь у нее не было детей! А дальше что? Ну, обойдусь без жены, выращу детей. Ну, не может мужчина без женщины — буду захаживать к какой-нибудь вдовушке. Всего делов! Тихо, скрытно, чтоб никто не знал. Пожалуй, все равно узнают, не скроешь. Да не все ли равно? Или…»

Его словно ударило током. Ноги затряслись и подкосились. Левая рука окрасилась кровью… А рядом на земле валялись клин, который он затесывал, и отрубленный указательный палец… Топор вывалился из руки и, задевая стену, с тихим звоном полетел вниз.

Парень, работавший с ним рядом, закричал во весь голос:

— Врача! Быстрее! Сюда!

А второй плотник, побледневший и растерянный, почему-то схватил Дамдина за здоровую руку и запричитал скороговоркой:

— Что ты сделал?! Что нам делать?! Что же делать?!

Затрещали трапы, сбежалась вся бригада, загалдели. Парень, работавший рядом с Дамдином, сбросил телогрейку и куртку, оторвал полосу от нательной рубахи и перевязал. Дамдин рукавицей смел кончик пальца с лесов, спустился вниз по трапу и в сопровождении соседа отправился в больницу.

Парень по дороге о чем-то говорил тихо и мягко, успокаивал, наверно, но слова его не доходили до Дамдина — в голове крутилось одно и то же: «Всё прахом! Не хватало еще отрубить себе палец. Ведь есть же на свете счастливые люди, у которых все ладится! А тут одно несчастье придет да еще три приведет. Куда уж дальше? Разве что руку по локоть отрубить или ногу сломать? Так все равно ведь и без ног поползу за новыми несчастьями».

С такими мыслями поднялся Дамдин на крыльцо больничного корпуса. Он и не подозревал, конечно, что сам виноват в своей беде. Увидел проклятого кота, задумался о всех бедах, которые может принести глупая примета, и настолько погрузился в свои огорчения, что забыл и про топор и про руку под ним.