Счастья тебе, Сыдылма! - страница 17

— Откуда? Каким ветром?

— Из дому. Вернее, у зятя была. Днем времени не будет увидеться. Свадьба завтра.

— Что ж, на свадьбу пригласить пришла среди ночи?

— Дамдин, Дамдин! Беспокойно мне. Места себе не нахожу.

— И нам без тебя плохо, очень плохо. Дети целый день тебя ждали, вспоминали. И я тоже…

— И я… Я только детей поцелую, завтра не увижу их.

Сыдылма прошла в детскую комнатушку, зажгла свет.

«Моя Сыдылма, моя, моя», — лепетала обычно самая маленькая и не отпускала из рук ее подол. Сейчас она спит спокойно, что ей до того, что творится в этих четырех стенах. За один только месяц она заметно поправилась, щечки пополнели. «И с ней расстаться?» Сыдылма опустилась на колени перед деревянной кроваткой, переделанной из качалки, тихо поцеловала головку, щечки, ручонки девочки. «Ты простишь меня, простишь?» — тихо шептала она.

«Средненький, сынок мой! Вырастешь умницей, смышленым и лукавым. Головка у него хорошо работает. Учиться хорошо будешь, на четверки, а может, и на одни пятерки. Ты уже понял, что мама никогда не придет, поэтому и ко мне относишься, как к матери. И никто тебе этого не подсказывал. Ты мал, очень мал, когда еще станешь взрослым, самостоятельным человеком… Не скоро, не скоро. Ты больше всех, наверно, обидишься, что ушла я от вас. Личико замурзанное. Неужели плакал? Не сердись на меня. Так уж жизнь моя сложилась…»

Она поцеловала Данзана, и сердце заболело.

«А Баатар — этот уже настоящий мужчина. Перед сном, наверное, думал о чем-то. Руки под головой, нога на ногу закинута. Как бы не проснулся, — шагнула к нему Сыдылма. — Самый несчастный из них, понимает, что мама умерла. И душа его отравлена горем. Иногда забросит игры и долго сидит в укромном местечке, ест плохо. Не может маму свою забыть. Кто может заменить ласковую мать? Никто никогда не заменит. Как же быть тебе? Не знаю, не знаю…»

И ресницы Сыдылмы не удержали тяжести слез.

Вконец расстроенная, вышла она из комнаты детей, подошла к онемевшему Дамдину, крепко поцеловала его в губы. И всхлипнула. А он, потрясенный неожиданной нежностью, положил ей руки на плечи и спросил растерянно:

— Что случилось, Сыдылма? Что с тобой?

А что случилось? Глупые мужчины!

— Прости, Дамдин, прости. Слов не хватило.

И столько смысла было в этих ее простодушных словах, что только столб мог не понять их, а Дамдин и стоял, как столб. Она снова припала к этому человеку и спрятала лицо у него на груди. А он стоял и слушал, как она тихо всхлипывает. Тихо и долго. И тогда Дамдин поискал в своей голове какие-нибудь приличные случаю слова, и среди многих наиболее уместными показались ему эти:

— Почему плачешь, Сыдылма? Не надо, прошу тебя.

— Жалко мне тебя. Вас жалко. Детей не могу забыть. За месяц привыкла к вам, насмотрелась. За муки твои, за горе люблю тебя. Не веришь?

— Почему же не верить? Верю. Прости ты меня.

— Ты не должен думать о такой некрасивой женщине, как я. Я это хорошо понимаю. Но что поделаешь? Люблю тебя. Влюбилась в сорок лет. На кого же мне обижаться, если судьба моя такая? На кого? На кого?

Казалось, силы оставили ее, и тело стало безвольным и послушным.

«А если бы сейчас увидела меня Дарима, — промелькнуло в сознании Дамдина, но, наконец, проснувшаяся в нем мужская сила подавила эту лицемерную мысль и подсказала: — Она благословила бы нашу любовь!»

Дамдин неловко поднял на руки обессилевшую женщину и прильнул к ее губам. Ласковый аромат ее губ, непобедимый аромат жизни заглушил последние проблески робости…

…Солнце поднялось над землею. Колхозное село видно до самого края.

— На свадьбу приглашаю. Приходи, Дамдин, приходи, — звонко засмеялась Сыдылма, спрыгнула с высокого крыльца, словно девчонка лет семнадцати, и проскользнула в узкую калитку.

Ночью над Байкалом свирепствовал буран, толстый, ледяной покров лопнул, образовалась трещина, из которой валил пар.

К утру потеплело, густо пошел снег, повисая на деревьях рыхлыми хлопьями. Но пополудни мороз начал крепчать, и к вечеру снег тоскливо застонал под ногами.

Такой переменчивый день доставил колхозникам немало хлопот. Они то загоняли скот в теплые кошары, ожидая ненастья, то выгоняли на зимние пастбища, то разогревали трактора и машины, то снова глушили моторы. Устали больше, чем обычно. И хотя день был беспокойным, любители повеселиться — залатуйские пастухи и хлеборобы — усердно готовились к свадьбе самой старой девушки колхоза. Больше всех радовалась продавщица сельпо. Полка с товарами почти совсем опустела. Дорогих одежд стало меньше. Комплект мебели и приемник «Фестиваль», за год привыкшие к магазину, покинули свои насиженные места. Друзья, родственники и близкие засидевшейся в девках невесты накупили столько подарков, что ей хватило бы на целую жизнь. Если не было денег, обращались к председателю, и тот приказал кассиру выдать аванс.