Счастья тебе, Сыдылма! - страница 19

— Прости меня, я погорячился. Это нервы все. Но ведь нельзя же так! Гости приехали, ждут. Всех обманываем. Виноват я, конечно, виноват! Прости меня! Сыграем свадьбу, а потом — как хочешь. Можешь уйти.

Кто-то затопал на крыльце.

— Сыдылма! Ты дома, Сыдылма? Бальжан Гармаевич зовет.

— Иду, — откликнулась Сыдылма и стала надевать пальто. — Я ухожу. Если хочешь, подожди.

Илья схватил ее за руку.

— Ну что? Что со свадьбой делать?

— Не знаю. Это твое дело, — и вышла.

Пожилой жених хотел было бежать за нею, но побоялся людей — еще о свадьбе станут расспрашивать — и вернулся, сел на старый скрипучий табурет. «Зачем ее вызвали? О свадьбе что-нибудь. Но ведь я говорил ему — будет. Или прослышал что-то? А может, скажет, что лучше отложить свадьбу? Так почему только ее вызвал? Да нет, не может быть. Мало ли разных дел в колхозе, о которых поговорить надо. Чего это я всполошился? Да бог с ней, с этой свадьбой. Не будет, так не будет. Друзья приехали, пошумим, повеселимся да и разойдемся. Обойдется!» И от мыслей этих полегчало на душе.

А седеющая невеста по дороге тоже думала, зачем ее вызвал председатель. А к этому примешивались и другие мысли: «Что же это творится? Любила же я Илью? Или просто встретился напористый мужчина, я и голову потеряла? Ведь ходила тогда счастливая, глаз сомкнуть не могла. Неспроста, видно. А потом что? Или я сразу в двоих влюбилась? Разве бывает так? Или я ни того, ни другого не люблю? Может быть, в моем возрасте женщина вообще любить не может? Скажут, что я изменила Илье? А разве неправда? Не знаю, не знаю. Разве у Бальжана Гармаевича спросить, как мне быть теперь? Засмеет ведь. Разве это председателево дело — разбираться в нашей путанице? А кто же решит? Сердце. Одно только сердце!»

Но она не успела послушать, что скажет ей сердце, потому что стояла перед председательской дверью. Постучала. Ответа нет. Приоткрыла дверь, заглянула — никого. «Новое дело! Вызывал же! Значит, сейчас зайдет». Она вошла в кабинет, села на стул. «Кто-то идет по коридору. Разговаривают. Значит, двое».

Бальжан Гармаевич пришел не один, с ним старик Баадай. Председатель улыбнулся:

— Ну вот, Сыдылма, мы же с тобой и виноватыми оказались. Я тебя отправил к Дамдину — мой грех. Его дети к тебе привыкли, а ты их оставила — твой грех. Будем вместе держать ответ перед дедушкой.

Он сел на свое место.

— Цыплята опять осиротели, — угрюмо сказал старик, — не знаю, чья вина. Я что говорил? Я говорил: пока нет у Дамдина новой жены, пусть эта женщина смотрит за ними. И больше ничего не говорил. Так ведь, Бальжан Гармаевич?

Председатель хитро посмотрел на старика, но не стал напоминать ему все его разговоры. А Сыдылму спросил осторожно:

— Ну, а после свадьбы сможешь опять за детьми присматривать? Или никак нельзя?

— Не знаю.

— Это почему еще? — придирчиво заскрипел Баадай.

— Сейчас ничего не могу сказать. Ничего я не знаю.

Председатель и сторож переглянулись.

«Ничего я не знаю. Все перепуталось. Зачем им знать?» — думала Сыдылма, а вслух твердо сказала:

— Завтра все станет ясно. А сейчас не могу вас обманывать. Пойду я.

И Бальжан Гармаевич понял, что все теперь зависит и не от Ильи, и не от кого-то другого, она сама все решит и скажет.

— Хорошо. Сама придешь и скажешь. У меня все. У тебя есть какая-нибудь просьба?

— Нет.

И не задерживаясь ни минуты, Сыдылма вышла.

А в кабинете долго стояла тишина. Ни один из них ничего не мог сказать, не мог принять твердого решения. Они и сидели, уставившись друг на друга. Заскрипели ворота от ветра, и этот звук напомнил Баадаю плач малышей.

Он не вытерпел:

— Ты, Бальжан Гармаевич, власть или не власть? Ни парторг, ни директор школы, ни милиционер без твоего слова шагу не сделают. Все коммунисты и комсомольцы к тебе за советом идут. Так или не так? То-то. А тут почему приказать не можешь? Если правление посылает ее на работу, что Илья может против сказать? Ничего!

— Нет, дед, нельзя. Вот сыграют свадьбу, она сама придет. Не обманет, я знаю.

— Это долгая история. Дамдин совсем баран, баран и все тут. Ничего понять не может. Будто черви ему мозги выели. Крутится, крутится, а решить ничего не может. И жалко его и обругать хочется.