Секира старого Торира - страница 3

Помогли ли молитвы прихожанок молодого пастора или те, что он сам лихорадочно шептал, отрываясь ненадолго от строк воинственных легенд и суровых преданий, или же, наконец, дело было в усердии его преподобия, но в Страстный четверг Господь, наконец, просветил слугу Своего.

Прохладным и солнечным майским утром молодой пастор надел свой выходной сюртук и широкополую черную шляпу, надел свои замечательные столичные калоши и, прихватив на всякий случай зонтик, вышел из дому. Но его путь лежал не по давно знакомым дорогам к ухоженным домикам его прихожан. На полдороге меж Кнэ и Торабергой он свернул с большака на еле видную в траве тропинку, убегавшую к видневшимся вдали горам, заросшим лесом.

Дорога заняла немало времени, достаточно сказать, что пастор спел по дороге все псалмы Давидовы, и некоторые - не по разу. Он уже в третий раз завел "Величит душа моя Господа", когда из-за сосен завиднелась поляна и сложенный из увесистых валунов забор на ней.

Трудхейм словно вышел из старых преданий. Приземистый деревянный дом, срубленный из неохватных бревен, узкие, как глаза лопаря, щели редких окон, тесовая крыша, на коньке которой скалилась голова дракона. Несколько пристроек теснились у забора, а в восточной стороне хутора вздымался исполинский, неохватный, неправдоподобно древний дуб. На его ветвях покачивались, с сухим стуком сталкиваясь лбами, рогатые черепа быков. Под дубом на резных столбах высился над сложенным из камней очагом закоптелый навес. Из очага тянулись вверх струи желтоватого дыма и слышалось легкое потрескивание.

Резьба навеса и ворот была одинакова - сцепившиеся в лютой схватке полудраконы-полурастения, а между ними - равносторонние кресты с заломленными по часовой стрелке концами.

За воротами во дворе стоял сам Торир. Без картуза, сюртука и китобойского свитера, полуобнаженный, он колол огромные суковатые чурбаки устрашающего вида двулезвийной секирой. Ее отточенные края ослепительно взблескивали на взмахах. Она проходила сквозь узловатые чурбаки, длиною в полчеловеческого роста, почти так же легко, как и сквозь воздух.

Пастор решил, что пора начинать.

- А не из последних у тебя секира, хозяин Трудхейма,- заметил он громко.

Торир остановился и исподлобья посмотрел на него. Впервые пастор не увидел в сумрачном взгляде прозрачно-голубых глаз ни отчужденности, ни презрения. Торир глядел... пастор боялся ошибиться - Торир глядел на него со спокойным интересом. Потом он медленно поставил под удар очередной чурбак. И так же неторопливо ответил, вновь подымая секиру:

- Не солгал ты. И впрямь - доброй работы моя секира.

- Верно, и имя ее не хуже,- продолжал пастор. Секира свистнула, и глухо стукнули оземь половины чурбака.

- И тут ты не ошибся. Гардрова, Разбивающая Преграды зовут ее,- произнес Торир, поворачиваясь к пастору.- И еще скажу: не ждал я услышать столь разумные и учтивые речи и меньше всего ждал их от...- он помедлил,- такого, как ты. Не годится, однако ж, хозяину уступать гостю в учтивости. Входи во двор и садись, где тебе глянется.

С бьющимся сердцем пастор вступил на двор Трудхейма. При мысли, что он - первый служитель Божий, ступающий на эту землю, душа пастора замирала. Он украдкой огляделся - Торир вновь принялся колоть чурбаки - и остановил выбор на кряжистой высокой скамье у стены дома. Ему очень хотелось отряхнуть ее, хотя бы проверить ее чистоту пальцем, но он не решился и уселся на скамью, прислонив рядом зонтик. На несколько минут воцарилась тишина, лишь шумели сосны, свистела Гардрова и глухо стучали оземь расколотые чурбаки.

Наконец, пастор решился.

- Странно, однако ж, видеть, что такой крепкий человек поклоняется слабосильным Богам, да к тому же мертвым.

Секира замерла в воздухе и медленно опустилась.

- Кто тебе сказал, что мои Боги - мертвы?

Голубые глаза вновь начал затягивать лед, и пастор поспешно заговорил:

- Подумай сам: будь твои Боги живы - неужели Они допустили бы, чтобы на Их земле стояли храмы моего Бога? Ты видел, чтобы где-нибудь еще были жертвенники твоих Богов? Так разве твои Боги позволили бы это - будь Они живы? А раз так, то значит, мой Бог убил твоих. А раз Он убил их, значит, Он - сильнее!