Селестина - страница 34
М е л и б е я. Этим меня не удивишь; не зря говорят, что довольно и одного умелого искусителя, чтобы совратить целый город. Таких похвал наслушалась я твоим коварным хитростям, что трудно поверить, будто ты пришла только за молитвой.
С е л е с т и н а. Пусть мне никогда ее не сотворить, а если и сотворю — да не будет она услышана, если из меня под пыткой можно выжать больше, чем я сказала!
М е л и б е я. Я слишком сержусь, чтобы смеяться над твоими оправданиями. Да, конечно ни клятва, ни пытка не вырвут у тебя правды, которой нет.
С е л е с т и н а. Ты моя госпожа. Пред тобою я должна молчать, тебе должна служить, ты мне можешь приказывать. Твоя брань сулит мне подарок.
М е л и б е я. Заслужила ты его, как же!
С е л е с т и н а. Если я и не заработала его языком, то заслужила за добрые намерения.
М е л и б е я. Ты так убеждаешь в своей невиновности, что я, пожалуй, поверю тебе. Поэтому я еще помедлю с решением и не стану судить о твоей просьбе слишком поспешно. Не обижайся за мой гнев и не удивляйся ему — ведь ты подала мне для этого два повода своими речами, когда и одного хватило бы, чтобы рассердить меня. Ты назвала имя этого кабальеро, который осмелился заговорить со мною, да еще попросила сказать тебе какое-то слово, не объясняя — зачем; и я стала опасаться за свою честь. Но если все это ради доброго дела, прими мое прощение, на сердце у меня стало легче, ибо исцелять страждущих и больных — дело святое и угодное богу.
С е л е с т и н а. Да еще такого больного, сеньора! Ей- богу, когда бы ты хорошо его узнала, не стала бы судить о нем так, как сейчас, в гневе. Клянусь богом и своей душой, нет в нем злобы, зато любезностей — две тысячи! По щедрости он — Александр; по отваге — Гектор; по внешности — король; остроумен, весел, никогда не унывает, благородной крови, как тебе известно; большой любитель турниров, а наденет доспехи — прямо святой Георгин! Что же до силы и мужества, то у самого Геркулеса было меньше. А какие черты лица, какая осанка, учтивость, непринужденность, — нет, мой язык не сумеет этого описать! Все вместе взятое — ангел небесный! Право, нс так был красив прелестный Нарцисс, который влюбился в собственный образ, увидав его в водах источника. А теперь, сеньора, недуг свалил его, и он стонет не переставая.
М е л и б е я. Старый, наверно?
С е л е с т и н а. Уж, верно, сеньора, ему около двадцати трех лет, ибо вот перед тобой та самая Селестина, которая видела, как он родился, и принимала его у матери.
М е л и б е я. Да не об этом я тебя спрашиваю. Что мне за дело до его возраста? Я хочу знать, давно ли мучит его зубная боль?
С е л е с т и н а. Восемь дней, сеньора. Но он так ослаб, будто прошел год. Одно утешение ему — гитара, и играет он такие жалобные песни, что сам император и великий музыкант Адриан[31] вряд ли сложил более грустные о разлуке с душой, готовясь встретить без страха близкую смерть. Хоть я и мало смыслю в музыке, мне так и кажется, будто гитара у него говорит. А уж если запоет, птицы и те умолкают, чтобы слушать его, как того древнего певца, что, говорят, мог растрогать деревья и камни своим пением. Родись Калисто тогда, не восхваляли бы Орфея! Подумай, сеньора, разве не счастье для меня, убогой старухи, вернуть жизнь тому, кто одарен такими совершенствами? Нет женщины, которая, увидев его, не воздала бы хвалы богу, сотворившему его таким прекрасным. Ну а если уж Калисто ненароком с ней заговорит — пропала ее воля, она уже его раба. И раз все это так, то рассуди, сеньора, что цель у меня благая, а поступки приносят пользу и не внушают подозрений.
М е л и б е я. О, как я раскаиваюсь в своей вспыльчивости! Оба вы безвинно пострадали от моего гнева. Но теперь я искуплю этот грех, причина коему твои неясные речи. За твое терпение исполню я твою просьбу и дам мой шнурок. Но молитву я не успею переписать до прихода матери, и ты приди за нею завтра потихоньку, если шнурок не поможет.
Л у к р е с и я (в сторону). Так, так, пропала моя хозяйка! Хочет, чтобы Селестина пришла тайком! Тут не без обмана. Пожалуй, Мелкбея даст еще и не то, о чем говорит.