Селестина - страница 70

С е л е с т и н а. Стража, эй, стража! Сеньоры соседи! Стража! Негодяи! Убивают меня в моем собственном доме.

С е м п р о н и о. Вот как, негодяи?! Погоди, ведьма, пошлю я с тобою весточку в ад!

С е л е с т и н а. Ай, убил! Горе мне, горе мне! Свя­щенника, священника!

П а р м е н о. Дай ей, дай ей еще! Прикончи, раз начал! Заткни ей глотку! Пусть подыхает, одним гадом меньше!

С е л е с т и н а. Священника!

Э л и с и я. О жестокие негодяи, чтоб вы пропали! На кого вы подняли руку? Умерла моя мать, мой единствен­ный друг!

С е м п р о н и о. Беги, беги, Пармено, народ собирается! Эй, берегись, сюда идет альгвасил!

П а р м е н о. Горе мне, грешному! Нам не удрать, вы­ход закрыт.

С е м п р о н и о. Лучше выпрыгнем из окна, а не да­димся им в руки!

П а р м е н о. Прыгай, я за тобой!

Содержание действия тринадцатого

Калисто. проснувшись, разговаривает сам с собой. Не­много спустя он зовет Тристана и других слуг, потом опять засыпает. Тристан становится у дверей дома. Приходит Сосий в слезах. На вопрос Тристана, Сосий рассказывает ему о смерти Семпронио и Пармено. Они идут с этими новостями к Калнсто, который, узнав всю правду, принимается громко сетовать.

Калисто, Тристан, Сосий.

К а л и с т о. О, как приятно спалось мне после сладост­ного свидания и ангельских речей! Наконец-то я отдох­нул. Я обрел мир и покой, оттого что счастлив; сам не знаю, в чем причина моего длительного сна — усталость ли тела, или восторг и радость души? И что ж удиви­тельного, если и то и другое вместе помогло мне сомкнуть веки, ибо прошедшая ночь была утомительной для тела и отрадной для души. Известно, что печаль ведет к раз­думью, а долгое раздумье прогоняет сон; так и было со мной, когда я сомневался в счастье, которое теперь пода­рено мне. О госпожа моя, любовь моя Мелибея! О чем ты думаешь сейчас? Спишь или бодрствуешь? Обо мне или о другом твои мысли? Лежишь ты еще или встала? О, сколь блажен ты, Калисто, если твое счастье не сон! Снилось мне это или нет? Пригрезилось или свершилось наяву? Но я ведь был не один; меня сопровождали слуги. Их было двое. Если они скажут, что я наяву говорил с Мелибеей, я им поверю. Позову-ка их, пусть двойное сви­детельство подтвердит мое блаженство. Тристанико! Слуги! Эй, Тристанико, вставай!

Т р и с т а н. Я уже встал, сеньор.

К а л и с т о. Беги позови Семпронно и П а р м е н о. Т р и с т а н. Иду, сеньор!

К а л и с т о. Отдохни! Конец и горю И кручине,

Если мил своей сеньоре Ты отныне.

Грусть повержена, а счастье Все сильнее,

Раз добился ты участья Мелибеи.

Т р и с т а н. Сеньор, никого из слуг нет дома.

К а л и с т о. Отвори окна, посмотри, который час.

Т р и с т а н. Уже давно рассвело, сеньор.

К а л и с т о. Тогда закрой окно и дай мне поспать до обеда.

Т р и с т а н. Выйду-ка я к дверям, пусть хозяин поспит спокойно; а если придут, я не впущу. Но что за крики на рыночной площади? Что там? Видно, казнят кого-то или же затеяли бой быков с утра пораньше. Не пойму, что значат эти крики. Да вот идет оттуда конюх Сосий. Он мне расскажет, в чем дело. Ну и растрепа, деревенщина! Должно быть, валялся в какой-нибудь таверне. Проню­хает хозяин, так велит ему дать две тысячи палок. Авось болван от наказания поумнеет. Похоже, он плачет. Что случилось, Сосий? Почему ты плачешь? Откуда ты?

С о с и й. Ох, я горемычный! Какая утрата! Бесчестье для моего хозяина! О, какой несчастный день! Ох, бедные парни!

Т р и с т а н. Что с тобою? О ком ты так убиваешься? Что за горе? Какая беда?

С о с и й. Семпронио и Пармено...

Т р и с т а н. Где Семпронио и Пармено? Что с ними приключилось? Да объясни, не пугай меня.

С о с н й. Наши товарищи, наши братья...

Т р и с т а н. Ты либо пьян, либо с ума сошел, либо принес дурные вести. Объяснишь наконец, что стряслось с парнями?

С о с и й. Их казнили на площади.

Т р и с т а н. Не может быть! Какая страшная беда! Ты их видел? Говорил с ними?

С о с и й. Они были в беспамятстве. Но один из них заметил, что я смотрю на него и плачу, тогда он с трудом поднял на меня глаза и воздел руки к небу, будто славил бога и будто спрашивал меня, что я чувствую, глядя, как он умирает. И в знак скорбного прощания он склонил голову, весь в слезах, давая мне понять, что уж не уви­дится со мною до страшного суда.